Литература как жизнь. Том II. Дмитрий Урнов
Читать онлайн книгу.
и политической злободневности автор потерпел неудачу! А без отдаления не было бы театра Чехова, как без беломраморной античности не возникли бы скульптурные творения Микельанджело. Альтернативные «если бы» – пустопорожнее умствование. Что сделано, то сделано – говоря любимым выражением Маркса из «Парижских тайн».
Можно ли было сыграть то? Станиславский, читая Шекспира, не находил в его пьесах достаточной логики действия, ибо шекспировские пьесы лоскутны, извлечены из различных источников, переработанных в расчете на разношерстную публику. В пьесах Чехова Станиславский тоже не видел возможности поставить спектакль по внутренней логике. Немирович-Данченко, посмотрев в разных театрах первые, провальные постановки чеховских пьес, понял, что Чехова, если играть, то надо играть совершенно другое! Художественный Театр доиграл, чего режиссеры и актеры не находили в чеховских пьесах. Возместили по-своему с невероятным творческим тактом, и публика поверила: это – Чехов! Завзятые зрители и знатоки литературы видели разницу между чеховскими пьесами и мхатовскими постановками, они различали прочитанное и увиденное. «Пьесы Чехова это, конечно, lesendramas», – пьесы для чтения видела в чеховских пьесах моя начальница в ИМЛИ Диляра Гиреевна Жантиева. Хорошо зная, чем отличаются «пьесы для чтения», Диляра видела и постановки, в которых было то, чего в прочитанных пьесах она не находила. Обладая большими знаниями и отличаясь невероятной скромностью, она не высказывала своих мнений публично и в разговоре их не навязывала. Например, долго испытывал я внутренний дискомфорт, не находя чтением увлекательным произведения одного из признанных советских писателей, о котором одобрительно высказывалась советология, а мне, хочешь-не хочешь, чтобы не напутать в рефератах, надо было его читать. У меня не хватало решимости самому себе верить, и Диляра тихим, глуховатым голосом меня успокоила: «Так ведь он неталантлив». Невозможно представить себе, что за буря воплей и опровержений поднялась бы, будь подобная оценка провозглашена на публике! Но существовали такие тихие, знающие личности, шедшие против потока.
Наши поздние классики девятнадцатого века подошли к постмодернизму, однако не переступили роковой черты: постмодернизм – это постискусство, нетворчество. Чехов, Врубель и Рахманинов удержались на грани творчества. Но перенесенное на сцену прямо то, что Чехов написал, без мхатовских «отдалений» от чеховского текста, это линия, ведущая к Беккету, антитеатру, мертвечине. Попытку сыграть «Вишневый сад», как Чехов написал эти комические сцены, мы видели в 1980-х годах, когда в Москве гастролировала сборная иностранная труппа, преимущественно скандинавская. Поставленный умным режиссёром и сыгранный хорошими актерами спектакль говорил, именно говорил риторически, рассудочнохолодно про всех без исключения персонажей: «Смешно вас слушать!». Это было верно и – неувлекательно.
У Чехова персонажи в каждом слове лгут самим себе, непрерывно позируют, ведут себя деланно, словно сорвались с колес и не