Отсвет моря дальний, нежный,

      краешек один,

      незадернутых промежду

      тюлевых гардин.

      Или в вое злом шакальем

      различает слух

      не сдающееся, в скалы

      бьющееся: «У-хх!»

      А вот днем не вспомнишь даже!

      Вайбер, интернет,

      всё покупки да продажи…

      Будто моря нет.

      А оно пускает зайчик

      вскачь да по лицу,

      как в углу забытый мальчик

      шлет привет отцу.

      Жить в маленькой, пустой стране,

      где все уехали,

      и спальники – стена к стене —

      черны прорехами

      по вечерам.

      По вечерам

      еще пустыннее…

      Прими пустырника сто грамм,

      прими пустырника.

      Здесь очень медленный вайфай,

      такой же медленный,

      как этот ё. ный трамвай

      по бывшей Ленина.

      Здесь вам не там, парам-парам!

      Поля простынные…

      Прими пустырника сто грамм,

      прими пустырника…

      Здесь всё не так и все не так.

      Здесь всё по графику

      и чисто: ни дерьма собак,

      ни букв, ни граффити.

      А чтобы здесь, как было там,

      нет мочи – хочется!!!

      Прими пустырника сто грамм.

      Пустырник кончился…

      Был в санатории январь

      как будто и не с нами…

      Сквозь ели солнечный янтарь

      слепил глаза снегами,

      и воробьев драчливый хор

      сюда прямком из детства!

      Еще любил я темный холл,

      весь в классиках советских,

      но больше все-таки, впотьмах

      едва надев футболку —

      в спортзал на цыпочках в носках

      прокрасться в самоволку!

      Там месяц пролился на пол

      в проделанную дырку,

      и с пола кони и козел

      лакали врастопырку.

      Турник и шведская стена,

      веревка прямо в небо…

      И тишина – все три окна!

      А снега, снега, снега!..

      Мне б трицепс прокачать и жир

      порастрясти наспинный!..

      А я – замлевший пассажир

      на полустанке зимнем.

      Как будто голос изнутри:

      «Проснись!» На лавке сел он…

      Там звезды или фонари? —

      и всё синё и серо…

      Состав стоит незнамо где,

      как время. Но не сонно —

      а ясно так! И в животе

      почти что невесомо.

      И он не под, и он не над —

      он там! Ну, здесь он, то есть.

      Ему вон подали канат,

      остановили поезд!

      А он сидит и смотрит вдаль —

      ни шага, ни полслова,

      как будто вдруг зацвел миндаль —

      и