Шесть или семь часов утра – точно не знаю. Я проснулся случайно, вместе с первыми лучами раннего светло-желтого солнца. Мне тепло, дышу свободно, не воздухом, но счастьем. Грудь надувается плавно, и я так отвык от этого спокойствия, которое после нервного и дерганного дыхания кажется таким непривычным, что теперь мало-помалу удивляюсь ему… Солнце проникает сквозь не запахнутое шторами окно. Счастье одинакового вместе со солнцем цвета, и я сейчас я твердо уверен в этой детской глупости.

      С тиканьем настенных часов борется едва слышное посапывание Даши, и я беспредельно, до безумия счастлив улавливать ее дыхание. Всем своим телом я ощущаю ее женскую наготу, именно ту, что мне нужна. Чувствую, как вздымается ее грудь, и мне хочется лежать вот так нескончаемую вечность. С закрытыми или открытыми глазами – поочередно. Мне нравится наблюдать за ее милым спящим личиком, которое так невинно лежит, прислонившись щекой к моему плечу. Нравится чувствовать, как ее дыхание струится по моей коже…

      Я готов любоваться ее целую вечность…

      Я вновь охвачен любовью. Это она, точно она! Какая еще теплота способна так разливаться по всему телу, концентрируясь комом в груди? Только любовь… Боже, как легко опьянеть человеку. Невидимые нити стягивают веки, закрывая зрачки, и я опять застреваю между двумя желаниями: утонуть в подбирающейся к разуму тьме, которую рассечет видеопроектор с любовными фильмами о той, что обрел вновь после сокрушительной потери, и желанием молча, не шевелясь, любоваться реальной женской красотой.

      Пока она сладко спит, видит что-то или ничего, я упиваюсь любовными связями между нами, и ничто мне не кажется более близки, чем наши тела, чем покрывающее нас одеяло, чем эти подушки, чем воздух, окутывающий нас. Мы выдыхаем воздух, содержаний в своем составе молекулы любви, и все, к чему он прикасается – а он прикасается ко всему – покрывается знаком нашей близости: вся квартира, все в ней находящееся, даже часть внешнего мира, ведь окно-то наше открыто.

      Никакая она не кукла, она – Даша, та самая, единственная, иначе и быть не может. Вот ее тонкий прямой носик, скулы, каштановые волосы, что вьются красивыми локонами. Какой же детской любовью я очарован этим шелком! Я хочу закутаться всем телом в нем, затеряться, как в пшеничном поле…

      Единственное, во что я верю именно сейчас, – это чувства. Разум – глуп и беспощаден, меркантилен, скуп, он стремится правилами и нормами покрыть тело болезненными ранами, чтобы абсолютно все было выполнено по инструкции. А чувства… Может, они и дьявольская ловушка, но я одержим тем, чем они заманивают меня в бездну.

      Думать ни о чем больше не хочется.

      Глаза застилает пелена.