Свинья под Дубом вековым

      Наелась желудей досы́та, до отвала;

      Наевшись, выспалась под ним;

      Потом, глаза продравши, встала

      И рылом подрывать у Дуба корни стала.

      «Ведь это дереву вредит, —

      Ей с Дубу Ворон говорит, —

      Коль корни обнажишь,

            оно засохнуть может».

      «Пусть сохнет, – говорит Свинья, —

      Ничуть меня то не тревожит,

      В нём проку мало вижу я;

      Хоть век его не будь, ничуть не пожалею;

      Лишь были б желуди: ведь я от них жирею».

      «Неблагодарная! – промолвил Дуб ей тут, —

      Когда бы вверх могла поднять ты рыло,

      Тебе бы видно было,

      Что эти жёлуди на мне растут».

      Невежда так же в ослепленье

      Бранит науку и ученье

      И все учёные труды,

      Не чувствуя, что он вкушает их плоды.

      Волк ночью, думая залезть в овчарню,

      Попал на псарню.

      Поднялся вдруг весь псарный двор.

      Почуя серого так близко забияку,

      Псы залились в хлевах

            и рвутся вон на драку;

      Псари кричат:

            «Ахти, ребята, вор!» —

      И вмиг ворота на запор;

      В минуту псарня стала адом.

      Бегут: иной с дубьём,

      Иной с ружьём.

      «Огня! – кричат, – огня!»

      Пришли с огнём.

      Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом.

      Зубами щёлкая и ощетиня шерсть,

      Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;

      Но, видя то, что тут не перед стадом

      И что приходит, наконец,

      Ему рассчесться за овец, —

      Пустился мой хитрец

      В переговоры

      И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?

      Я, ваш старинный сват и кум,

      Пришёл мириться к вам, совсем не ради ссоры;

      Забудем прошлое, уставим общий лад!

      А я, не только впредь не трону здешних стад,

      Но сам за них с другими грызться рад

      И волчьей клятвой утверждаю,

      Что я…» – «Послушай-ка, сосед,—

      Тут ловчий перервал в ответ, —

      Ты сер, а я, приятель, сед,

      И волчью вашу я давно натуру знаю;

      А потому обычай мой:

      С волками и́наче не делать мировой,

      Как снявши шкуру с них долой».

      И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

      Чижа захлопнула злодейка-западня:

      Бедняжка в ней и рвался, и метался,

      А Голубь молодой над ним же издевался.

      «Не стыдно ль, – говорит, – средь бела дня

      Попался!

      Не провели бы так меня:

      За это я ручаюсь смело».

      Ан смотришь, тут же сам запутался