Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера. Джон Элдер Робисон
Читать онлайн книгу.
видами спиртного. То и другое – херес. Теперь от отца и пахло иначе: он провонял спиртным.
Отец всегда легко срывался на рукоприкладство, но теперь, когда он пил запоем, то озлобился еще сильнее и стал агрессивнее и вспыльчивее. Он стал опасен. Как-то, вскоре после переезда, отец сидел в столовой и пил. Я прошел мимо, но, видимо, слишком шумно, потому что отец схватил меня за шиворот, яростно встряхнул, а затем отшвырнул так, что я шмякнулся о стену – даже штукатурка посыпалась. Я оцепенел, но тут вбежала мать с криком:
– Джон! Оставь сына в покое!
Я сполз на пол и замер, не в силах шевельнуться.
Отец выбежал из дому, сел в машину и рванул с места.
– Чтоб тебе разбиться насмерть! – крикнул ему вслед я.
После этого житье в Хэдли мне совсем не нравилось. Хорошо, что несколько месяцев спустя мы переехали. Потому что каждый раз, проходя через столовую, я видел вмятину в стене, и она напоминала мне об отцовской оплеухе. Напомню, мне тогда было одиннадцать лет. Правда, я уже в какой-то степени умел и мог постоять за себя. Однако просто чудо, что Сопелка, которому тогда было три, умудрился в этих условиях вырасти в Микроба, а потом и во взрослого. Он рисковал закончить свои дни, едва пискнув, в печи или в могилке без надгробия. Я вполне уверен, что некоторые ненужные родителям трехлетние дети этим и кончили. В конце концов, когда живешь в лесной глуши, кто посторонний обратит внимание, что мелькавший около дома малыш куда-то пропал? А отец Сопелку не выносил, во всяком случае, в те времена.
Каждый вечер отец устраивался за кухонным столом, напротив раковины и черно-белого телевизора. Взъерошенный, с запавшими глазами, он разваливался в кресле, держа в руке стакан и поставив початую бутылку на пол поблизости. Тут же дымилась в пепельнице сигарета, рядом валялась сигаретная пачка. Руки у отца дрожали, поэтому весь стол был усыпан пеплом и окурками. Когда к отцу присоединялась мать, окурки расползались по всей кухне и могли оказаться где угодно – в стаканах, кастрюльках, даже в наших тарелках.
К ночи мать покидала кухню, но иногда возвращалась поскандалить с отцом, отчего он делался еще раздражительнее. Я приучился по вечерам не попадаться ему на глаза или хотя бы не подходить близко. Но иногда он подзывал меня сам.
– Джон Элдер, поди сюда.
И протягивал руку.
Если я все же подходил, отец пытался поймать меня.
Это было плохо. Если ловил, то обычно до боли притискивал к себе, обдавал вонью перегара, царапал колючей щекой, хлюпал носом и твердил: «Я тебя люблю, сынок».
Как правило, через несколько секунд мне удавалось вырваться, – если хватка слабела или отец тянулся налить себе еще хереса.
– Вернись, сынок! – всхлипывал отец, но я убегал к себе в комнату.
Иногда мы ссорились, и тогда отец порол меня ремнем. Если рядом оказывалась мать, она пыталась спасти меня от порки. Может быть, принимала огонь на себя. Я не помню.
Иногда я прятался у себя в комнате и думал, будто спасся.
Но