Три года тому назад, заработав на пару с дружком Витьком по три сотни на брата у фермера на картошке, взяли они у бабы Маши литр свекольной в пластиковой бутылке и уселись как обычно в роще, на краю деревни. Уже махнули по одной, луком и хлебом заели, а тут глядь, – по направлению к ним идет не торопится какой-то дядька в экипировке как у охотника, пера в шляпе не хватает. В берцы обутый. Высокий такой, статный, седобородый. В очках.

      – На профессора похож, – отметил вслух Гога.

      В одной руке у дядьки гуляла туда-сюда какая-то мудрёная штанга, обмотанная проводом и с колесом на конце. В другой держал он аккуратную лопатку, по виду иностранную. И штанга эта попискивала, мелодично так, навроде тетрикса. Приятели отвлеклись от выпивки и стали гадать, что за конструкция такая. Гога высказал предположение, что мужик геолог, ископаемые ищет. Витёк возразил, мол, какие тут у нас, в Киселях, ископаемые?

      – У нас тут отложения одни. Морские. Помнишь, географичка в школе рассказывала, что мы на дне древнего моря живём? А этот радиацию замеряет! Я в восьмидесятом родился, а в восемьдесят шестом Чернобыль взорвался. Ты же чернобыльские получаешь? Вот он и замеряет, чтоб чернобыльские тебе отменить!

      А профессор, геолог или кто он там был, запросто подошел, приветливо улыбнулся, поздоровался, спросил разрешения и подсел, бережно поместив непонятный аппарат и лопатку рядышком.

      – Вы, господа, я вижу, трапезничаете? Позволите ли присоединиться?

      С таким благородным обращением деревенские парни столкнулись впервые в жизни, как ответить не нашлись, однако невольно привстали, тем самым как бы не возражая. Незнакомец расположился поудобней, извлёк из нагрудного кармана жилетки аккуратную фляжку с причудливым вензелем в виде буквы «П», опутанной какими-то вавилонами, сделал глоток и сладко зажмурился.

      Понемногу завязалась беседа, в ходе которой парни много чего про родную деревню интересного узнали. И при Иване Грозном разбойник Кудеяр, незаконнорожденный брат царя здесь со своей бандой лиходействовал. И через Киселёво пролегал путь степняков летом 1552 года, которых вел Девлет-Гирей на Тулу, прихватив в качестве группы поддержки османов из числа янычар, да ещё и с артиллерией. А когда отгрёб от молодцов воеводы Григория Тёмкина-Ростовского по полной и улепётывал стремглав восвояси, где-то здесь саблю свою знаменитую утерял, которую до сих ищут.

      Вон там, краем леса, проходил тракт, по которому купцы товары богатые возили. А их частенько лихие люди тормозили. А вон туда если пройти, наискосок, – каменный дом о двух этажах стоял, с решётками на окнах. Потому с решётками, что в том доме помещался собственный Киселёвский сельский банк. Киселёво когда-то было богатым селом, не то что сейчас – задрипанная деревня. А почему богатым, потому что местные мужики из трезвых и додельных работали в Туле, на императорских оружейных заводах. Царь-батюшка Александр Павлович пожаловал за это киселёвскому храму Пресвятой Богородицы серебряный позлащенный ковчег весом более килограмма, который после революционного разорения неизвестно куда подевался.

      – А вот тут, где мы сидим, на этом самом бугорке, – завершая свой удивительный рассказ, поведал не менее удивительный незнакомец, – стояла часовня, которую построили во имя чудесного спасения другого Александра, Третьего, когда тот под Харьковом чуть не погиб вместе со всей своей фамилией при крушении поезда, как полагают, подстроенного бомбистами. А вообще-то, люди в этих местах с незапамятных, царьгороховых ещё времён селились.

      – Места-то какие у вас здесь благодатные! – воскликнул неожиданно «профессор», поднялся на бугре во весь рост и, раскинув руки, обозрел с широким разворотом долину. – Так то, господа. Да-с!

      Господа, только что заедавшие репчатым луком вонючий самогон, слушали, разинув