Поезд медленно шел на восток. Поручик Михайлов лежал на полке, закинув ногу на ногу, и думал. О жизни, друзьях, любимой девушке.

      «Как получилось, что он в одночасье лишился всего, чем жил последние несколько лет? Дома, службы, товарищей, Анечки? Как вышло, что сейчас он в этом вагоне, едет в далекий и совершенно не милый его сердцу Порт-Артур? Он – блистательный офицер, имевший высшие баллы по всем предметам в Александровском военном училище, с блеском окончивший Академию и поступивший на дополнительный курс – едет в захолустный гарнизон, на окраину, к хунхузам». Вспомнив грибоедовское «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов», Михайлов усмехнулся. Вот он едет в действительно непроходимую глушь из-за собственной, столь же непроходимой тупости.

      Состав погромыхивал на стыках, убаюкивая, но поручику не спалось. Едва закрыв глаза, он видел лицо Анечки. Заплаканное, с опухшими глазами и мокрыми ресницами, на которых дрожали капли слез. Ему так хотелось их вытереть, обнять девушку, прижать к себе, успокоить, но едва он сделал шаг к ней, Аня гордо подняла голову, а потом и вовсе встала и отошла к окну.

      – Александр Николаевич, подите прочь, – голос ее звенел металлом. – Довольно, я не стану оправдываться. Если вы… да как вы могли только подумать? – она замолчала, махнув рукой. – Уходите. Видеть вас не желаю, никогда. Слышите, никогда!

      И он ушел. Повернулся по-военному, через левое плечо, щелкнул каблуками и ушел.

      Он был уверен, что прав, но почему тогда так щемило сердце? На этот вопрос Михайлов ответить не мог.