Жеребенок

      Кобыла почувствовала, как толкается внутри жеребенок, и беспокойно задергала ногами. Малыш скоро родится на свет – и ей нужно стоять на всех четырех ногах, а не болтаться подвешенной в воздухе.

      Кобыла висела в большом гамаке, немилосердно раскачивавшемся из стороны в сторону при каждом ударе волн в борт корабля. Хорошо бы сейчас оказаться на золотистой соломе, а еще лучше – на мягкой шелковистой траве в тихой долине. Какое ужасное место уготовано малышу для рождения! Ненадежный корабль посреди бескрайнего моря…

      Кобыла чувствовала беспокойство остальных лошадей. Они тоже знали, что вскоре должно случиться.

      Трюм был просторным, и она могла видеть по крайней мере восьмерых своих собратьев. Уши коней тревожно и чутко подрагивали. Более мелкие животные – козы и свиньи – содержались в отдельных стойлах, и их кобыле было не видно. Впрочем, ее они и не волновали. Самое главное – лошади. Она видела, как восемь пар ушей поворачиваются то в сторону людей, то обратно к ней. Кони слушали человеческие разговоры и старались не пропустить начало родов.

      Лошадей разместили в середине трюма, возле оснований двух мачт бригантины. Стенки денников были увешаны снопами соломы, чтобы животные не покалечились при сильной качке. Кобыла посмотрела себе под ноги. Копытами она почти касалась пола…

      В трюме царили жара, сумрак и духота. Свежий ветер не мог сюда проникнуть; не было хода и солнечным лучам, так что от полной темноты трюм отделял только слабенький свет фонаря. Лошади потеряли счет времени, ведь здесь не было смены дня и ночи; только по углам таились глухие черные тени, в центре трюма переходящие в полумрак, не имеющий ничего общего с привычными земными сумерками.

      В последний раз кобыла жеребилась в нормальной конюшне, стоя на земле, твердой и незыблемой, а до этого – в спокойной зеленой долине. Разумеется, долина – самое прекрасное место для того, чтобы дать жизнь жеребенку. Она помнила того малыша – у него была красивая масть. По шелковистой коже летели, прячась за серыми облаками, сотни маленьких серебристых лун… Тогда кобыла назвала сына Sombra Luna – Луна-В-Тени.

      Теперь вот и этот жеребенок на подходе. Неужели Искатель и остальные люди не знают, что время пришло? Впрочем, и для нее самой беременность стала сюрпризом – она думала, что уже слишком стара для материнства. Но ведь люди видели ее живот, щупали его, когда подвешивали гамак накануне отплытия с Первого Острова… И никто ничего не сказал… наверное, они думали, что путешествие будет коротким. Никто не ждал, что всё так затянется. Кобыла слышала разговоры об этом между кузнецом и конюхом. А конюх – совсем мальчишка, тощий и долговязый, словно новорожденный жеребенок…

      От приступа острой боли перехватило дыхание. Кобыла протяжно и тонко заржала. Мальчишка-конюх проворно выкатился из своего гамака и кинулся к ее деннику. Океан сегодня вел себя спокойнее, но гамаки лошадей все равно сильно раскачивались в одуряющем ритме. Конюх погладил лошадь, но тут взгляд его упал на темные капли, просачивающиеся сквозь парусину гамака, и на стремительно увеличивающееся пятно под брюхом кобылы.

      – Dios mio! Боже ты мой! – ахнул он.

      Через минуту рядом уже стояли кузнец и второй конюх.

      – Не может быть! – потрясенно выдохнул кузнец.

      Может. Уже есть. Кобыла не сводила с кузнеца умоляющего взгляда. Тем временем младший конюх обернулся к маленькой резной фигурке женщины со сложенными на груди руками, и губы его быстро и беззвучно зашевелились, словно он с ней разговаривал.

      – Нечего молиться Пресвятой Деве, дурень! Тащи доктора! – рявкнул кузнец.

      Кто дурень? Мальчик-конюх? Да все вы дурни ничуть не меньшие. Все вы слишком поглощены мыслями о золоте, которое вас ждет в конце пути, и потому никому и в голову не пришло, что старая кобыла может оказаться жеребой.

      Пришел доктор. В стойло быстро накидали побольше соломы, а гамак медленно опустили пониже.

      – Calma! Calma! Спокойно! Спокойно! – бормотал кузнец, и кобыла недоумевала: он ее успокаивает или океан? Рожать и на твердой земле не так-то просто, а уж в открытом море – тем более. Но она вполне может сама о себе позаботиться. Единственное, что ее беспокоило, так это то, что малыш родится в душном трюме и будет точно так же подвешен в гамак из парусины. Как же жеребенку научиться стоять на неуклюжих длинных ножках? Как научиться ходить и бегать – если море то и дело качает корабль, и пол уходит из-под ног даже у людей?

      Кобыла застонала почти по-человечески, глаза ее закатились от боли так, что стали видны белки. Конюх молился, теперь в полный голос. Однако кузнец и доктор сохраняли спокойствие и молчали, высвобождая кобылу из гамака и помогая ей улечься