Легенда о Лазаре. Михаил Веллер
Читать онлайн книгу.
ить самые неожиданные и богатые мелодии.
В старинном романе написали бы что-нибудь вроде: он предпочитал играть на арфе жизни, наскучив никчемностью сольфеджио.
Пока маленький Лазарь пел лазаря иностранным туристам (никак не удержаться от дурацкого каламбура – остроумие Галеры само прорывает стиль), клянча жвачку и сигареты с вдохновением бизнесмена, опередившего свою эпоху, – папа пел ему педагогические поэмы под музыкальный посвист ремня. Таким образом ненависть сына к музыке, особенно фортепианной, которая в доме и звучала с утра до ночи, приобрела конкретный и обоснованный характер.
Это ерунда, что после слушания классической музыки хочется всех поймать и ну гладить по головке. Когда Люфтваффе исполнила Европе «Полет валькирий», это окончилось Нюрнбергским трибуналом. Мы не знаем, кого именно из великих композиторов предпочитал Каган-папа, но в семье этот вдохновенный музыкант был сущий зверь.
В пятнадцать лет, после особенно темпераментной сонаты по филейным частям, Каган-сын провел два дня в позе Симеона-столпника (сидеть было неудобно, музыка отзывалась во вспухших ягодицах), прожигая ненавидящим взглядом рояль в отцовском кабинете. И, пока папа давал концерты в филармонии, сын изучал вибрацию рояльных струн под молоточками, и злобно рисовал какие-то схемы.
Назавтра из его шкафа исчезли американские джинсы «Ли», а со стола – литовский магнитофон «Аидас» (не путать с «Адидасом») – атрибуты роскошной жизни центрового подростка. Они перешли в обладание корешу с соседнего двора, который также приобщался к музыке в качестве ученика на Ленинградской фабрике музыкальных инструментов имени наркома всех искусств Анатолия Васильевича Луначарского. В свою очередь, приятель через неделю вручил Лазарю фанерный ящичек, из которого торчал шнур с вилкой. Глаза приятеля восторженно блестели, и, передавая это странное устройство, он тряс большим пальцем как знаком высокого качества советской – значит отличной – продукции.
Через десять минут у папы расстроился рояль. Звук плыл, аккорды сливались и фальшивили. Папа лупил по клавишам пальцами и кулаками, бегал вокруг инструмента и совал голову под крышку на манер гильотинируемого.
Лазарь с сочувственным лицом благонравно учил уроки.
Прискакал вызванный настройщик и, пожимая плечами, обнюхал благороднейший «Стейнвей» от кузова до ножек: звук был чист и безукоризнен, как эталон ноты «ля» в Парижской международной палате мер и весов. Папа дрожал бровями, божился и платил деньги.
Рояль звучал ровно полдня, после чего функционировать отказался: поплыл. Был вызван настройщик, и т. д. (см. выше).
После седьмого сеанса папа нахрюкался изрядно коньяку, пнул свихнувшийся инструмент в подбрюшье и вытер слезы. Через месяц мучений он продал дорогого его сердцу кормильца за полцены, чувствуя себя подлецом, сбывающим тухлый товар. Коллега-покупатель сиял и обнимался, и благодарил папу всю остальную жизнь. Папа же купил «Бехер», немало переплатив.
Здоровья «Бехера» хватило на два дня. Вслед за чем его постигла та же хвороба. Мама заметалась с валерьянкой и мокрым полотенцем: папа трясся на грани удара.
Вызванный настройщик засвидетельствовал дивное здоровье рояля, но тихо выразил маме сомнение в психическом здоровье папы, за что тут же и получил мокрым полотенцем по физиономии от мамы, за что тут же и получил бутылку армянского коньяка и двадцать пять рублей лишних от папы, и, полчаса принимая униженные извинения, укрепился в своих сомнениях, что не помешало ему выразить пожелание ходить сюда на таких условиях хоть каждый день. Хороший был настройщик, известный.
…Погубил Лазаря инженер-резонаторщик. Недаром этих резонаторщиков еще Воланд не любил. Инженер был главным в Ленинграде специалистом по штучным сольным электрогитарам и работал на той же фабрике им. многокультурного комиссара. Он пришел для консультации, послушал удивительный рояль, сделал всепонимающее лицо медицинского светила, закатил глазки и закивал головой. Достал свой приборчик акустической разведки и пошел вдоль стен, как сапер-миноискатель.
Особенно ему понравилась стена, отделявшая кабинет от комнаты Лазаря. Он склонил свою подвижную голову на один бочок, на другой, как ученый попугай, и попросился пройти туда.
Самонадеянный Лазарь, на свое несчастье, был как бы в школе – шлялся и фарцевал копейку в Гостином.
Инженер, под недоуменным присмотром папы с полотенцем на лбу и мамы с подносиком кофе и бутербродов в руках, обнюхал комнату и задумчиво посмотрел на фанерный ящичек, включенный в розетку. Лицо его дрогнуло и приняло выражение, что называется, неизъяснимое. Ибо он узнал творение рук своих, сляпанное после работы за пятьдесят рублей из нехитрых казенных материалов. Это был такой электрорезонатор, при включении в сеть слегка искажающий частоту акустических колебаний в радиусе пяти метров.
Дальше вдохновенный папа терзал рояль, а инженер в другой комнате то включал свое вредительское творение в сеть, то выключал, заставляя звук «качаться».
Последствия были в духе педагога Макаренко, хватающегося за наган. Музыка была для папы святым. Сын явился вероотступником.