***

      Мы вдвоём бы открыли одну комету,

      Лексель! Запишите меня в эпигоны,

      призовите меня, как воровку, к ответу,

      во свидетели публику здешнюю. Полно,

      не стесняйтесь! Ещё социальные сети

      и клеймо на плечо мне, тавро из дракона.

      Я с рожденья гонима. С рожденья в ответе.

      Ибо, кто так ярчайше блистает – виновна.

      Красота – это грех. Не спасение! Сразу

      говорю: возжигаюсь сама, чтобы – в топку.

      Никого не волнуют душевные язвы.

      Просто к плахе – верёвку.

      Мне с открытьями больно. Без них мне больнее.

      Я просыпала крик. Разлила сок гранатный

      в подражанья, мимезис, в покражу идеи,

      в переплавку, в потраву, шестую палату.

      А комета моя – лишь фальшивое солнце,

      посияло и хватит! Теперь нас с тобою

      через сто микроскопов и тридцать червонцев

      пропускать каждый раз будут перед толпою.

      Проверять будут: нет ли в нас примесей чьих-то!

      А Святые отцы будут тыкать перстами.

      Мы с тобой – преступленье. И, крадучись, тихо

      во сияющий эллипс. А что же вы сами

      в Пастернаке увязли, что клюква в болоте,

      в Бродском, словно в крови, перепачкали руки.

      Прислоните пылающий образ в полёте

      прямо к телу, ко мне – прожигающей муки!

      «Ни сумахи, ни разума!» – скажут Святые

      и уйдут, оставляя мне запах лаванды,

      троекратно крестясь.

      Я свои запятые,

      как заклятья затем загонять буду в гланды.

      Закрепляя сквозь горло столетья иные,

      Валаамским певцам наслоившись на ноты.