Так ехали мы – современные американские кочевники – сквозь ливни и песчаные бури, зной и холодный ветер. Ели в придорожных закусочных (тогда же у меня появилась мечта когда-нибудь открыть свою собственную – с синими ситцевыми занавесками на окнах и кексами с отрубями). Днем в машине мы слушали радиоспектакли, а ночью отец пел нам популярные песенки, чтобы не заснуть.

      Помню, как въезжали на бензоколонки, где воздух был пропитан едким запахом, а из-под машин вылезали работники в комбинезонах, которые, вытерев руки грязной тряпкой, провожали нас в загадочный «мужской» мир. Там были туалеты – не для слабых духом и неженок. Снаружи стояли переносные холодильники, из которых отец доставал бутылку кока-колы, осушал ее в один могучий глоток, а потом искал мою любимую виноградную газировку «Nehi», которую я потягивала мелкими глоточками, пока язык не становился ярко-фиолетовым. На заправках работали немногословные ребята, которые, впрочем, всегда были готовы указать дорогу или поделиться последними сводками погоды, а деньги брали только за горючее.

      Теперь они кажутся мне эдакими соплеменниками, жившими вдоль торгового пути, или снабженцами караванов там, где Ни́гер вливается в Сахару, или мастерами-парусниками, которые шили паруса для кораблей, что везли специи из Тривандрама. Интересно, нравилась ли им такая жизнь – или это был своего рода компромисс, наиболее доступная им форма путешествий?

      Помню, как отец ехал по пустынным дорогам из связанных между собой досок, вдоль которых не было ничего, кроме редких ранчо с гремучими змеями или одинокой бензоколонки. Мы останавливались в городках-призраках, где давно не было ни души и где из песчаных дюн выглядывали останки еще уцелевших зданий. Иногда налетал ветер, сдвигая пласты песка и обнажая старинный медный почтовый ящик или другие