Сто причин сойти с ума. Давид Павельев
Читать онлайн книгу.
или суетной мелочи, не делающей чести ни ему, ни всему человечеству, лицо перестаёт быть красивым. И в такой момент мне очень хотелось сказать: «Зачем? Зачем уничтожать свою красоту? Зачем очернять себя? Зачем казаться хуже, чем на самом деле?» Мне даже хотелось обидеться на такого человека, выказать ему своё презрение, чтобы он одумался. Но я никогда не мог по-настоящему презирать. Потому что помнил, каким красивым может быть лицо, когда человек думает о том, как сделать мир лучше, как помочь ближнему, как сделать что-то хорошее. Это будто бы на небе зажигаются мириады звёзд, и я прощал людям их изуродованные лица, веря в то, что время красоты обязательно настанет. И я никогда не говорил никому тех слов, которые мог бы сказать. И своими портретами тоже не говорил этих слов. Я всегда хотел запечатлеть человека с его светящимся лицом. А позже, когда я стал зарабатывать этим на хлеб, обнаружил, что отнюдь не все люди могут быть красивыми настолько, чтобы я мог их нарисовать. Ко мне приходили люди, чьи лица превращались в маски. Это были разные маски, будь то карнавальные или похожие на маски африканских колдунов – в лучшем случае равнодушные, в худшем, с оскаленными клыками. Мне хотелось верить, что где-то под маской скрывается лицо, которое тоже может быть очень красивым, хоть иногда, хоть на какой-то короткий миг. Но их невозможно было разглядеть. Маски уже приросли к их лицам, они стали от них неотделимы, и сколь я не старался, а не мог даже представить себе, какими были бы их лица в момент красоты. В таких случаях я отказывался от работы. Отказывался от денег и предпочитал голодать. Я предал бы красивые лица, если бы за деньги изображал безобразные. И именно тогда меня впервые назвали Савонаролой. Да, да, именно тогда. Все, и даже те немногие, кого я считал своими друзьями, награждали меня разными нелестными эпитетами. Они называли меня «моралистом», «резонёром», «дон кихотом», «ханжой». А что я мог им ответить? Ведь и их лица иногда бывали такими прекрасными. Но они этого не понимали, к сожалению… Мне часто казалось, что эта истина доступна только мне, из-за моих прогулок в лес. И я ловил себя на страшной мысли: а что, если бы их не было? Что, если бы я не почувствовал эту гармонию, эту красоту, и даже не видел бы красоту лица? Я был бы вполне обыкновенным человеком, у меня было бы много шумных знакомых, о красоте которых я оставался бы в неведении. Тогда бы я оставался в неведении и об уродстве. А постоянная их смена не заставляла бы меня плакать! Если бы я этого не замечал, всё было бы по-другому. Совсем по-другому! Было бы легче… Но я должен был это нести, сколько хватало сил…
…здесь, в добровольной изоляции, не видя ни красоты, ни уродства, я вынужден выходить на прогулку, чтобы не вызывать недовольство доктора, искренне беспокоящегося о моём здоровье. И тогда мне приходится контактировать с остальными пациентами. Например, с прокурором. Странно, что он и в самом деле был прокурором. Ему-то не нужно примерять на себя чужую личину.