Дочь лесника незабудки рвала в осоке

      В Троицын день;

      Веночки плела над рекой и купалась в реке

      В Троицын день…

      И бледной русалкой всплыла в бирюзовом венке.

      Гулко топор застучал по засеке лесной

      В Троицын день;

      Лесник с топором выходил за смолистой сосной

      В Троицын день;

      Тоскует и тужит и тешет он гроб смоляной.

      Свечка в светлице средь темного леса блестит

      В Троицын день;

      Под образом блеклый веночек над мертвой грустит

      В Троицын день.

      Бор шепчется глухо. Река в осоке шелестит…

      Ты царским поездом назвал

      Заката огненное диво.

      Еще костер не отпылал

      И розы жалят: сердце живо.

      Еще в венце моем горю.

      Ты ж, Феба список снежноликий,

      Куда летишь, с такой музыкой,

      С такими кликами?.. Смотрю

      На легкий поезд твой – с испугом

      Восторга! Лирник-чародей,

      Ты повернул к родимым вьюгам

      Гиперборейских лебедей!

      Они влекут тебя в лазури,

      Звончатым отданы браздам,

      Чрез мрак – туда, где молкнут бури,

      К недвижным ледяным звездам.

      Пусть вновь – не друг, о мой любимый!

      Но братом буду я тебе

      На веки вечные в родимой

      Народной мысли и судьбе.

      Затем, что оба Соловьевым

      Таинственно мы крещены;

      Затем, что обрученьем новым

      С Единою обручены.

      Убрус положен на икону:

      Незримо тайное лицо.

      Скользит корабль по синю лону:

      На темном дне горит кольцо.

      Ни ясных звезд блуждающие станы,

      Ни полные на взморье паруса,

      Ни с пестрым зверем темные леса,

      Ни всадники в доспехах средь поляны,

      Ни гости с песнью про чужие страны,

      Ни рифм любовных сладкая краса,

      Ни милых жен поющих голоса

      Во мгле садов, где шепчутся фонтаны, –

      Ничто не тронет сердца моего.

      Все погребло с собой мое светило,

      Что сердцу было зеркалом всего.

      Жизнь однозвучна. Зрелище уныло.

      Лишь в смерти вновь увижу то, чего

      Мне лучше б никогда не видеть было.

      Весенние ветви души,

      Побеги от древнего древа,

      О чем зашептались в тиши?

      Не снова ль извечная Ева,

      Нагая, встает из ребра

      Дремотного первенца мира,

      Невинное чадо эфира,

      Моя золотая сестра?

      Выходит и плещет в ладони,

      Дивясь многозвездной красе,

      Впивая вселенских гармоний

      Все звуки, отзвучия все;

      Лепечет, резвясь, Гесперидам:

      «Кидайте