– А тот коллега ваш, он, конечно, тоже носит уймищу прозваний? – ни к селу ни к городу предположил Георгий.

      – Безусловно! – Анастасий неспешно отправил мел и пакетик в карманы куртки, а кинжал положил точно по центру стола. – Но, учитывая вашу тягу к протоколу, называйте его Серапионом; думаю, это будет уместным.

      В это мгновение Ферапонт крутанул нож на столешнице. Клинок завертелся с такой скоростью, что полностью утратил даже намёк на очертания, преобразившись в полупрозрачный, поблескивающий от свечи блин.

      – Глядите теперь в самый центр!

      Георгий наклонился и посмотрел на размытое в движении неуёмное лезвие. Круг тут же обрёл глубину, середина его вогнулась, и вместе с ней что-то рвануло книзу, протолкнуло через плотный, словно бы желейный, пласт, и перед насмерть перепуганным антикваром соткался совершенно незнакомый покой с белёными стенами и странными рисунками вокруг окон. Пахло воском и можжевельником. Трещал сверчок. В чистом стекле меж занавесей глядел чуть отступивший лесной силуэт.

      – Удача по дороге, – мягко и слышно сказали за спиной. Георгий обернулся и увидел третьего участника невероятной компании, ничуть не жиже, чем первые два.

      Живописностью старик обладал особенной: он был тучноват, хоть и ухватист; редкие волосы и широкая борода отдавали в серое. Кустистые брови над пронзительными глазами топорщились.

      – Здравствуйте, – проговорил Георгий, не представляя, какую повадку обнаружит его новый визави. Отойти от небывалого путешествия через нож пока не получалось. – Я… тут… проклятия… заклятия…

      – Это я уже понял, милый, – ласково отозвался Серапион. – След ясный?

      Вопрос, очевидно, адресовался незнамо откуда взявшемуся подле Анастасию, деловито возившемуся со склянками на печном приступке. Анастасий утвердительно кивнул.

      – Тогда начнём-почнём, поворотим-согнем, вынем, накинем, потянем, сдвинем, справа укрепим, слева окропим, своей рукой сильной, тороватой, ловкой, жиловатой…

      Слова говорились всё быстрее, речь делалась непонятнее, старец иногда переходил на некое и вовсе тарабарское наречие. В такт словам на просторном столе расставлялись подсвечники, зажигались фитили, чёрт знает откуда выуживался лист бумаги и кусок угля, на бумаге рисовались странные символы по углам, а центр забирался в ровный круг…

      Пламя свечей разгорелось ярко, тени заплясали по стенам. Речь Серапиона перешла на еле различимое бормотание, руки замелькали. Вдруг приговоры стихли, и трое кудесников (уже трое; когда Феропонт подтянулся-то?) оборотились к Георгию.

      – Ты, милый, хорошо помнишь разбитую плашку, какую при покойнике нашёл? – тем же мягким голосом проговорил Серапион.

      Георгий попробовал представить себе раздавленные глиняные крошки на ковре, мелкие осколки с эмалевыми линиями – и утвердительно кивнул.

      – Вот