Придворный. Бальдассаре Кастильоне
Читать онлайн книгу.
любезны и приятны. Вот это я и считаю добрым обыкновением. И оно может встретиться как у тосканцев, так и у римлян, неаполитанцев, ломбардцев и всех остальных.
Правда, что во всяком языке есть качества, которые всегда хороши, как, например, легкость, стройный порядок, богатство, красивые речения, ритмизованные клаузулы; напротив, нарочитость и иные вещи, противоположные названным, дурны. Но из слов иные какое-то время сохраняют пригодность, а затем устаревают и полностью теряют свое изящество; другие входят в силу и поднимаются в цене. Как времена года то обнажают землю от цветов и плодов, то вновь покрывают ее другими, так время отбрасывает устарелые слова, а обыкновение возрождает другие, наделяя их изяществом и достоинством до тех пор, пока и они не отмирают, мало-помалу снедаемые завистливым временем; ибо и мы сами, и все наше в конечном счете обречено смерти. Подумать только: нам вовсе ничего не известно о языке осков{98}. Провансальский, который, можно сказать, был прославлен своими знаменитыми писателями, теперь непонятен жителям Прованса{99}. И я думаю, что, как верно заметил синьор Маньифико, если бы Петрарка и Боккаччо были сейчас живы, они не использовали бы многие из слов, которые мы находим в их сочинениях; поэтому мне не кажется правильным подражать им. Я очень хвалю тех, кто умеет подражать тому, чему подражать должно; при этом не считаю, будто без подражания нельзя писать хорошо; особенно на этом нашем языке, в котором нам может оказать помощь обыкновение, чего не скажешь о латыни.
Тогда мессер Федерико спросил:
– Почему вы считаете, что обыкновение больше значит для народного языка, чем для латыни?
– Нет, – ответил граф, – я считаю, что обыкновение является наставником и в том и в другом. Но поскольку людей, для которых латинский язык был в той же мере своим, как для нас народный, на свете больше нет, нам приходится по написанному ими изучать то, что они усвоили из обиходной речи. Ведь говорить по-старинному и означает старинное обыкновение говорить. И глупо было бы любить старинную речь только из-за того, что предпочитаешь говорить, как говорили раньше, а не как говорят сейчас.
– Стало быть, древние не подражали? – спросил мессер Федерико.
– Думаю, что многие из них подражали, но не во всем, – сказал граф. – Если бы Вергилий во всем подражал Гесиоду, он не превзошел бы его; также и Цицерон – Красса, и Энний – своих предшественников. Например, Гомер столь древен, что многие считают его первым по времени героическим поэтом, – так же как первый он по совершенству слога. Кому он, по-вашему, подражал?
– Другому, еще более древнему, чем он, о ком, по причине слишком большой давности, до нас не дошло известий, – ответил мессер Федерико.
– В таком случае, – сказал граф, – кому, по-вашему, подражали Петрарка и Боккаччо, которые жили на свете, можно сказать, едва ли не вчера?
– Этого я не знаю, – ответил мессер Федерико. – Но можно думать, что и они склонялись к подражанию, – хоть
Оскский язык – язык ряда племен Южной и Средней Италии, объединяемых общим именем осков или опиков. Родствен латинскому; к настоящему времени частично расшифрован. Сохранилось более трехсот надписей на нем, относящихся к периоду с V по конец I в. до н. э., когда, как считается, этот язык полностью угас.
Провансальский язык – язык коренного населения Прованса, исторической области на юго-востоке Франции, ограниченной с востока Альпами, а с юга Средиземным морем. Между XI и XIII в. на нем существовала богатая литература, ядром которой была поэзия трубадуров, повлиявшая на всю позднейшую европейскую лирику. Поскольку провансальская школа распространилась далеко за пределы собственно Прованса, и ее нормы и представления были восприняты не только носителями языка, а и поэтами из других регионов Франции и сопредельных стран (в том числе итальянцами), язык этой поэзии, впитав в себя много инородных элементов, стал чисто литературным языком определенной культурной среды. Немудрено, если простые провансальцы, говорившие на том или ином из местных диалектов, не могли понять язык трубадуров; последние нередко сознательно стремились сделать свою речь понятной лишь посвященным – тем, кто разделял идеал благородной, т. н. куртуазной любви, служившей главной темой для провансальской лирики. Об этой поэтической традиции, ее содержании и ее месте в мировоззрении Кастильоне см. подробнее в нашей статье «Крупицы человечности Бальдассаре Кастильоне и книга его жизни». См. также: Мейлах М. Язык трубадуров. М.: Наука, 1975. C. 19–26.