Голландский дом. Энн Пэтчетт
Читать онлайн книгу.
прежде чем что-то спланировать, ты вечно тянешь до последней минуты? – спросила она и тут же принялась обсуждать возможность встретиться с несколькими художниками-портретистами. – Нужно, чтобы кто-то написал портреты девочек.
Я изучал крошки ревеневого пирога на своей тарелке. Ну и ладно. Всего-то пожертвую ланчем – этой нелепицей на троих. Зато мы увидимся с Мэйв; это было все, чего мне хотелось. Какая разница, кто еще будет в машине? Разочарование – прямое следствие ожиданий, и в те дни я не ожидал, что Андреа согласится на что-то меньшее, чем запланировала.
Но наутро – я еще хлопья не доел – отец толкнул маятниковые двери в кухню. Он постучал двумя пальцами по столу прямо у моей плошки. «Пора ехать, – сказал он. – Давай». Андреа нигде не было видно. Девочки все еще были в комнате Мэйв (как и предсказывала Брайт, спали они вместе), Сэнди и Джослин еще не приехали. Я не стал спрашивать, в чем дело, или напоминать, что его жена и ее дочери вроде как тоже собирались с нами. Я не пошел за книжкой, которую хотел почитать в поезде на обратном пути, не сказал, что мы должны были выехать только через два часа. Я оставил плошку с недоеденными хлопьями на столе – прости, Сэнди, – и вышел за дверь вслед за ним. Мы линяли от Андреа. Пасха в том году была поздняя, и утро сочилось запредельной сладостью гиацинтов. Отец шел быстро, ноги у него были до того длинны, что, даже несмотря на его хромоту, я едва за ним поспевал. Мы прошли под сводом еще не расцветшей глицинии, и весь путь до гаража в голове у меня стучало: Побег, побег, побег. С каждым шагом мы вбивали это слово в гравий.
Могу лишь догадываться, сколько смелости потребовалось, чтобы сказать Андреа, что она остается дома, обрекая себя таким образом на совершенно невыносимую перепалку. Все, что имело для него значение, – убраться из дома до того, как она спустится вниз, чтобы вставить очередную ремарку, и, подгоняемые этим, мы смылись.
Если я спрашивал о чем-нибудь отца, когда он молчал, он отвечал, что разговаривает сам с собой и мне не стоит вмешиваться. В тот раз он определенно вел один из подобных разговоров, поэтому я смотрел в окошко на пылающее утро и думал о Манхэттене, о сестре и о том, как же знатно мы повеселимся. Я не собирался просить Мэйв отвезти меня к статуе Свободы – ее укачивало на воде, – но надеялся, что смогу уломать ее подняться на Эмпайр-стейт-билдинг.
– Ты ведь знаешь, что я жил в Нью-Йорке? – сказал отец, когда мы выехали на Пенсильванскую магистраль.
Я ответил, да, вроде знаю. О том, что Андреа упоминала об этом за ужином, я говорить не стал.
Затем он включил поворотник, готовясь уйти на съезд. «У нас куча времени. Я тебе покажу».
По большей части я знал об отце лишь то, что видел: он был высоким и худым; кожа обветрена; волосы цвета ржавчины – как и у меня. Глаза у нас троих были голубые. Его левое колено плохо сгибалось, особенно зимой и во время дождя. Он никогда не жаловался на боль, но определить, что колено его беспокоит, было достаточно легко. Он курил «Пелл-Мелл», пил кофе