– Михаил Лексаныч, сегодня же ваш юбилей, – сказал Василий. – Примите мои поздравления.

      С его подачи мы с Сергеем вспомнили, что нынешнее присуждение медалей было приурочено к столетию со дня рождения Шолохова, и присоединились к поздравлениям.

      – Формальность, – махнул рукой юбиляр. – Раз от разу дивуешься, как быстро промайнул ещё один год, а потом доходишь до разумения, что это был не год, а вся твоя жизнь. Хотя Фалес верно подметил: проходит не время – проходим мы. Не лучший повод для празднования.

      – Если на то пошло, люди отмечают не только радостные даты, – напомнил Егоров. – Наша кратковременность не способна лишить человечество гносеологического оптимизма: даже когда о нас забудут, он никуда не денется.

      Я внёс поправку:

      – Забудут не обо всех. Чьё-чьё, а уж имя Шолохова наверняка останется в истории.

      Пришлец принял задумчивый вид.

      – Оптимизм – это да, это правильно, – произнёс он медленно, с разбором, словно прощупывая каждую скрытую ноту, порождаемую его умственными колебаниями. – Нет, по большому счёту, жизнь прожита не зря, это да. «Вчера» не догонишь, от «завтра» не уйдёшь, но благодаря мне даже Марлен Дитрих запела с моего голоса.

      – Да ну? – выразил недоверие Василий.

      – Натурально, – сдвинул брови Шолохов. – Песня была колыбельная, её в «Тихом Доне» Дарья спивала: