Солнце парило небо. День размяк и стал растекаться выцветшей синевой. Серый Волк пришёл в себя от боли в стянутых конечностях. Ещё болела голова, его мутило из-за мешка, надетого на неё. Мешок ужасно чем-то вонял (куриным помётом и марихуаной). После долгих попыток ему удалось стащить мешок с головы, о чём он сразу же пожалел. Такое лучше никогда не видеть. Он лежал на чём-то высоком и твёрдом в бетонном помещении без окон. Горели яркие лампы. Рядом стоял здоровенный металлический стол с кожаными ремнями. Над столом висела видеокамера. На другом столе были разложены блестящие инструменты, о которые можно было порезаться, просто взглянув. Мерзко пахло кровью разной степени застарелости. Волк вздохнул ещё раз и обмер.

      Этот Серый Волк был самым странным волком из всех возможных. Он обладал чрезмерно тонкой психической организацией и хрупким телосложением. Был очень мнительным и пугливым. Пытался быть йогом и веганом, рисовал мандалы, плёл макраме и пел в хоре. В общем, был долбанутым на всю серую голову. Его отец, Дон Сержио Волконе, очень сокрушался по поводу младшенького, но без поддержки неудельного отпрыска не оставлял: давал ему денег и оберегал от суровой правды жизни. Такая волчья особь, как Серый Волк, в принципе не могла никого обидеть. Ни поросят, ни зайцев, ни Красную Шапочку, обычную, а не нашу. Но никто у Волка интервью по этому поводу не брал. И никому это не было известно, кроме ближайших родственников. А нашей Красной Шапочке было откровенно пофиг, мог или нет, даже если бы она знала. И любой Серый Волк её устраивал. Маньячка она была.