Запах напалма по утрам (сборник). Сергей Арутюнов
Читать онлайн книгу.
Славь-ся-а-а, Ате-чество (вдох) на-а-ше-е сва-а-бо-дна-е!
В час общего величия мы вставали с диванов и стояли до конца гимна, как во время Минуты молчания Девятого мая.
Милые мои люди… Те, кто лежит теперь под скромными камнями с надписями «1918–1981» или «1929–1992»! Я люблю вас.
Наши серые олимпиады длились с десяток лет, но отчего-то именно они отпечатались победными голосами комментаторов (Саркисян, Котэ Махарадзе, Озеров) в самую существенную часть детства.
Я на солнышке лежу И на солнышко гляжу.
Бесконечной чередой шли через серую мглу лыжники, прыгали в космический холод чуть ли не ничком трамплинные прыгуны, суетливо надевали за спины винтовки корявые биатлонисты, а жизнь уже обгоняла их, неслась впереди. Голосила раненым вепрем.
Первый цветной кадр, увиденный мной у родных в Красноярске, был из короткометражки «Мустанг-иноходец»: красная лошадь падала с обрыва. «Мертвый, но свободный». Сетон-Томпсон. Телик назывался «Рекорд». Знак сегодня осознается пророческим.
За серой мглой навалилась пестрота: отчаявшись починить угасший «Темп», мы купили «Рубин». Первый кадр – зеленые гимнастерки солдат из «Горячего снега». Я закричал «ура!», увидев их. Купили мы «Рубин» чуть ли не на последние сбережения. Чудесно показывалась программа «Взгляд» и всяческая полуночная «Экзотика».
После, когда из «Рубина» стал вылетать нестерпимый угольный шум, отцу подарили «Панасоник», созвучный фешенебельно покрикивающему на все еще нерыночных нас интерфейсу киселевских «Итогов». Первый пульт, синоним нового сна, и тут же – новая апатия: поминутное бегство от наглой, лживой и бездарной российской рекламы.
С ним, подвязывая леску и даже гирьку к шипящим частям, дожили до «Самсунга».
Камин еще горит. Чадит.
Дорога вихляет, размытая ручьями крови и слез. Экран пылает. Но мои глаза уже закрыты. Заплыли. Сморгнули пламя.
И исчезают.
УКВ
Этот приемник до сих пор стоит на шкафу – «Сакта» или «ВЭФ», приветствующий «слушателя» зеленым нездешним огоньком.
Левое колесико включает, правое настраивает. Стрелка ползет мимо «Берлин – Париж – Варшава – снова Париж – Братислава – Лондон – Нью-Йорк – Осло – София – Прага». По этой шкале ты выучивал названия европейских столиц. Но что тебе теперь до таинственной Европы, когда на пределе слышимости, между морской морзянкой и гнусавыми переливами каких-то гигантских усилителей слышатся усталые голоса:
– Восьмисотый, схождение до четырех тысяч.
– Принял, выгружаю, подъем до двух.
– Фронт, коридор свободен, дайте разряд.
– Даю два вводных. Кучевикам отойти.
– Перо, Перо, у вас двенадцать тысяч.
– Принял, затяжку вижу, сектор закрыт, сектор закрыт.
– Кто вы? – шепчешь почти беззвучно.
– Кто здесь? – множество голосов, строгих и почти стальных.
– Я…
– Мальчик, не балуйся.
– Кто вы?
– Мы