Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей. Сборник
Читать онлайн книгу.
Каждая встречная дама испуганно от меня сторонилась и крепко прижимала к себе свою ридикюль, точно я собирался броситься на неё грабить! Неужели в самом деле довольно выйти в оборванном костюме, чтобы от тебя как от чумы или прокаженного все бегали? Неужели все бедняки непременно воры, грабители, убийцы?
С такими мыслями дошел я до скрещения Лиговки с Обводным каналом, где Лиговка перестает носить честное название улицы-бульвара[9] и превращается в вонючий канал… Тут я вздохнул свободнее, почувствовал себя как рыба в воде…Тут не встретишь ни важного барина, ни благодетельного купца 1-й гильдии, ни шикарной дамы, слабые нервы которой не переваривают бродяжек… Тут наш квартал, квартал оборванцев, пропойцев и бесприютных бродяжек. Мы встречаемся тут друг с другом без антагонизма. Я не только перестал сторониться, но не боялся даже заговорить со встречающимися, тогда как заговори я с «барином» на Невском, он, наверное, отправил бы меня в участок за покушение на грабеж, а «барыня», если бы не упала в обморок, то заорала бы на всю улицу: «Караул!»
Впрочем, самый отвратительный для нас, бродяжек, народ – это «рвань-баре», как мы зовем швейцаров, дворников, лакеев. Это положительные гроза и мучители бедняков, перед которыми они считают себя важными особами! Я, например, за шесть дней не слышал ни одного бранного слова от городовых (мимо них я всегда семенил мелкой рысью; с одной стороны это почтительно, с другой стороны – ускорительно, то есть, скорее минует опасность), не имел ни одной неприятности или столкновения с прохожей публикой, а швейцары, дворники и лакеи не пропускали меня без глумлений, издевательства и чуть ли не побоев, решительно без малейшего с моей стороны повода! Например, такие случаи. Иду я по Загородному около Подольской… Дворник стоит в тулупе с бляхой на груди и руки в кармане. Я дрожу, не попадая зуб на зуб…
– Стой- с…! – раздается команда.
Я не обращаю внимания и продолжаю идти.
– Ты не слышишь? – кричит дворник.
Я обернулся и посмотрел на «собаку» (так у нас зовут дворников).
– Ты куда пошел? – обращается дворник, поднося грязный кулак к самой моей физиономии.
Я не знал, что ответить, не желая заводить скандала; если бы я вломился в амбицию, то раньше, чем моё инкогнито было бы раскрыто, я рисковал потерять несколько ребер…
– Я тебя…
И опять непечатная ругань. Я всё молчу и именно поэтому «собака» утихла….
– Пошел назад! – сказал он мягче и отвернулся.
Я вернулся.
В другой раз я шел по Разъезжей. Жирный с наглой физиономией швейцар схватил меня за рукав, и без того рваного сюртучишка; добрая половина рукава осталась у него в руках. Раздался веселый смех… Швейцар бросил в меня лоскутом, и, гогоча, проговорил:
– Эй, ты, бархатный барин, давно ли с Казачьего плаца[10]?
Я не стал, разумеется, защищать свои права, и продолжил путь…
По Невскому проспекту, Морской улице и другим людным
В 1893 году часть Лиговского канала (от Обводного канала до Таврического сада) был заключен в трубу и засыпан. На месте старого русла разбили бульвар с небольшими скверами. Однако их облюбовала местная шпана, и в начале ХХ века бульвар ликвидировали.
В 1881 году в Петербурге на углу набережной реки Монастырки и Переяславской улицы (ныне ул. Хохрякова) по проекту архитектора Н.Л. Бенуа был выстроен первый в России арестный дом для заключенных лиц по приговорам мировых судей, в простонародье именовавшийся «Казачий плац». Ныне в этом здании располагается областная больница им. Ф. П. Гааза Главного управления Федеральной службы исполнения наказаний.