Христианство и зло. Вячеслав Сорокин
Читать онлайн книгу.
видеть собирательный образ философа-бунтаря. Он пришёл обрушить христианство. Были такие попытки и до него, но его попытка стала самой мощной и для христианства самой болезненной. Но то, что христианство в кризисе, не заслуга Ницше. Если бы он явился с замыслом спасти христианство, он бы, возможно, был причислен ныне к лику святых, но он бы не изменил ситуацию. Потому что не выдающиеся одиночки, вроде Спинозы и Ницше, даже если их будет много, решат судьбу христианства. Если тысяча человек толкнут скалу, она всё же не скатится в пропасть, а если скала катится в пропасть, тысяча человек не удержат её. Есть желающие возродить христианство в первоначальном виде с его былым – будто бы присущим ему – духом искренности и жертвенности. Причина очевидна: с моральным учением Христа, даже если оно заблуждение, жить лучше человеку, чем с истиной Ницше.
Антигуманный характер обязательной христианской любви не лежит на поверхности, как лежит на поверхности антигуманный характер зла. Добрые христианские помыслы могут быть более несовместимы со счастьем человека, чем низменные помыслы. Понимание этого заставляет иначе отнестись к самим категориям добро и зло. Для Ницше зло добро, если оно служит освобождению человека от христианской морали и моральности. Он начал, но не довёл до конца великое дело пересмотра моральных ценностей. Как возможно для зла быть добром, а для добра злом? Это центральный вопрос для Ницше, и он решил его, показав, что тождество добра и зла возможно.
Принцип любви определял моральные искания человечества с незапамятных времён. Так велика была его сила, что и иудаизм, и христианство подпали его влиянию. Христианство безосновательно ставит открытие этого принципа в заслугу себе, а Христос объявлен его открывателем. Между тем для христианства не было бы никакой заслуги в том, если бы оно действительно было первой религией, открывшей этот принцип. Он открывается каждым для себя уже в младенческом возрасте. Ребёнок для матери объект любви, и её он тоже воспринимает как объект любви. Разве этот союз матери и ребёнка не воплощение и не открытие обоими принципа любви? Этим же принципом определяется отношение доброжелательного соседства между социальными группами, нациями, расами, народами, а порой – что менее всего возможно! – и религиями.
Для христианина не может возникнуть вопрос, предпочитать ли ему любовь ненависти. Но за поверхностной очевидностью того, что только любовь может быть предметом его выбора, невидимо скрыт парадокс: выбор между любовью и ненавистью невозможен. Лишь поскольку есть поступки из ненависти, поступки из любви имеют ценность. Если бы все поступки совершались из любви, заповедь «Люби ближнего» сделалась бы в буквальном смысле слова бессмысленной. Христос, выбирая для своего учения основополагающий принцип, остановил свой выбор на принципе любви опрометчиво, соблазнившись его внешней привлекательностью. С тех пор этот принцип пронизывает жизнь христианских народов, присутствуя в ней, но глубоко её не затрагивая. Он не