Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы. Елена Арсеньева
Читать онлайн книгу.
Все мы не молодеем, тем паче в ту пору, в которую нам жить привелось. Только вы – как юная девочка, с вашими необычайными рыжими волосами.
– Бросьте, Игнатий Викторович, меня уже седой можно называть, а не рыжей. Как вы? Как супруга?
– Благодарение богу, все наши живы пока. Конечно, тоскуем по России, но… но… «Ужель прошло – и нет возврата?» – кажется, так вы некогда писали? Но нет, не станем вспоминать. А Дмитрий Сергеевич как?
– Слава богу, пишет, много пишет. Конечно, и он в постоянных мыслях о России… но и мы тоже стараемся о прошлом пореже вспоминать. Нет в России жизни в это паскудное время!
– Эх, время… Иной раз я диву даюсь, что мы еще живы после всего, что перенесли. Время бежит, а мы все живем… Сколько же мы с вами не виделись? Неужто встречались последний раз на похоронах профессора Шахматова, царство ему небесное?
– Нет, если не ошибаюсь, и после того сводила нас судьба – в приемной комиссарши всех театров и зрелищ, госпожи, ах нет, товарища Андреевой…
– Ох, не напоминайте, Зинаида Николаевна, не напоминайте мне о том позоре! Доведен я был до отчаяния, вот и явился к этой… господи, прости, не ведаю, как назвать… милостыньки просить… К счастью, после того как вы с Добужинским ушли, хохоча, и мне омерзительно стало, я тоже ушел.
– О, вы слишком строги к себе, профессор, и деликатны чрезмерно. Господи, прости… Прости, господи! Она самая настоящая простигосподи! Всегда такой была, еще в ту пору, когда Савву Морозова в могилу свела. А потом при своих пристроилась, кому она всю жизнь помогала. Вы знаете, к слову, отчего мы с Добужинским тогда хохотали?
– Да нет, не наслышан.
– Ну как же! Помните, Марья-то Федоровна, товарищ Андреева, в каких перьях, в каких шелках хаживала в восемнадцатом году на фоне разоренного, голодного Петрограда? А ее красный автомобиль помните? Все думали, она так выражала свою радость от победы большевиков, а она просто дура, бестактная дура. В тот день Добужинский вошел к ней в кабинет, к комиссару всех театров, а она стоит посреди кабинета в каком-то безумном зеленом платье… вокруг картонки с туфлями, множество картонок… И плачущим голосом вопиет: ни одни-де туфли к платью не идут, вы же художник, сделайте что-нибудь! Заставила его модель туфель придумать, которые шли бы к платью…
– Господи, господи, ты все зришь… отчего ж не наказуешь?!
– Господь-то все зрит, но, кажется мне, просто отступился. До подобных тварей дотронуться омерзительно, вот он руки и умыл. Особенно до этих двоих, Андреевой с Горьким. Еще в Петрограде в восемнадцатом слышала: буревестник в стервятника превратился, живет на счет большевиков. Рассказывали, Гумилева, когда его, мальчика светлого, к расстрелу приговорили, спасать не пожелал…
– В самом деле? А я слышал, якобы и Горький, и Андреева лично к Ульянову-Ленину обращались, но именно он не пожелал.
– А хотите еще один вариант? Ульянов-Ленин решил выполнить просьбу, но, когда позвонил в Петроград, в Чрезвычайку, оказалось, что Коля уже казнен… Не знаю, где правда, и никто не знает. Я Горькому не верю, он Николая к своей любовнице, к Варваре, очень