Что значит, что все творения не заполняют широту моего желания?

      Они не совпадают с всецелым объектом моего желания. Поэтому, во-первых, мое желание находится в определенном шатании, следовательно, может выбирать; но прежде всего оно стремится выбрать то, что больше его притягивает, – скорее эмоцию, нежели соответствие, скорее мимолетную эмоцию, чем соответствие судьбе. Это естественно!

      Но самое прекрасное – это понятие отрыва и умерщвления. Отрываясь от того, что больше тебя притягивает, ради любви к тому, что больше тебе соответствует, что более справедливо, ты совершаешь умерщвление ради утверждения нравственного закона (это отношение с судьбой, а не с тем, к чему притягивает тебя инстинкт), и это умерщвление не исключает ничего: omnis creatura bona (всякое творение благо). Эта фраза, как говорит Шарль Меллер в предисловии к книге «Греческая мудрость и христианский парадокс»[41], является величайшей фразой за всю историю человеческой мысли. Вся история человеческой мысли отделяет то, что благо, от того, что зло, в то время как христианство говорит: ничто не зло, нет ни одного злого творения; зло заключается в самом выборе того, что противоречит твоей судьбе. Зло находится только в действии выбора свободы; поэтому фактор греха – человек, свобода человека. Однако и над свободой господствует что-то другое и переворачивает ее что-то другое: это судьба, которая вновь берет тебя, призывает, дает тебе силу, чтобы снова взять себя в руки и ответить на призыв. Он Сам пришел дать тебе силу на то, чтобы взять себя в руки и ответить на призыв: это община, в которой ты живешь, внутри Церкови, к которой ты принадлежишь; Он дает тебе принадлежность к общине, в которой Он таким образом тебе помогает. Община – это то, чему мы принадлежим: это больше, чем отец, чем мать, чем семья.