– На, – раскрасневшаяся Ангелина пихнула под нос мужу тарелку с блинами. – И больше не ешь.

      – Ну, конечно, бедного Котеночка голодом морят. Блинчиков жалко.

      – Ну вот, видишь, ты, наконец, принял мою бесконечную ласку! – расцвела Ангелина. – Да разве для Котеночка мне чего-нибудь жалко?! Но я боюсь, у тебя опять будут проблемы с туалетом. Ты там в прошлый раз так дулся, так тяжко вздыхал, что у меня сердце разрывалось тебе помочь, а дверь была неотвратимо закрыта.

      – Тьфу, весь аппетит своим туалетом испортила.

      – Не своим, а твоим. А от твоего тебе аппетит не испортишь. Ты лукавишь. Кушай маленькими кусочками, чтобы было своевременное насыщение. Меня так последний доктор учил от моего пищеварительного поведения. И научил. Видишь, как я похудела? Как это не видишь? На мне уже застегнулась прошлогодняя куртка. Ну, ладно. Ты ешь, а я пойду пока до Ларисы. Закрой за мной дверь на замок и на цепок, а то мало ли кто без меня сюда вломится.

      – Тьфу, «цепок», «до Ларисы»! Училка с-пид Россоши! Тебя что, в институте правильно разговаривать не научили?

      – Да, с-пид Россоши, – подбоченилась та. – И этим горжусь. А это – наш местный диалект, который историческая ценность, и его надо беречь. И не забывай, что я еще и завучем работала.

      – О, вспомнил, что хотел сказать! Вот ты слышала про детдома? А я ведь тех ребят помню. Они в прошлом году у нас в лыжных соревнованиях участвовали. Бежали хорошо, но у наших инвентарь – на два порядка лучше, поэтому все призовые места наши и заняли.

      – Вот, – полуодетая в полушубок бывшая училка на полшага вернулась назад и постучала ребром пухленькой ладошки об обеденный стол (так, что над тарелкой запрыгал верхний блинчик), – вот ты и сам ответил на свой вопрос. Это мотив. Мотив для преступлений: зависть. Кто-то наши детские дома обсыпает благотворительностью, а соседняя область прозябает в нищете.

      Константин аж поперхнулся:

      – Ну, ты, мой Ангел, даешь, – прокашлял он, – вроде дура дурой или дурой прикидываешься, а потом как дашь не в бровь, а в глаз!

      – Не забывай, что я была завучем. По воспитательной работе! И сядь ровно, опирайся спиной на сидушку и закрой цепок. А я пошла до Ларисы.

      – Слушаюсь, мой генерал! – и, как только захлопнулись за любимой входные двери, принялся за обе щеки уплетать блины, косясь на антресоль, куда та тщательно спрятала остальные. И думая, как бы сподручнее их достать, чтобы ничего не свалилось.