Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века. Геннадий Седов
Читать онлайн книгу.
а рухнет вниз, в темную бездну – она всплескивает отчаянно руками и неожиданно ощущает: тело ее невесомо, она летит! Легко, свободно, как птица!
Мечется, захлебываясь лаем, на краю скального выступа Милочка, – она поднимается все выше, парит, раскинув крылья, делает круги над местечком, снижается – внизу базарная площадь, на нее глядят с восторгом и ужасом люди, она проносится мимо прилавков, лавчонок, лабазов, рундуков зеленщиков, мясной лавки Эльякима, – впереди здание синагоги, еще миг, и она врежется в колоннадку над входом – взмахнув резко крыльями, она взмывает вверх, в синеву неба…
– Фейга, Лея! Да проснитесь же вы, наконец!
Волшебный сон тускнеет и гаснет. Над кроватью, где они спят вдвоем с младшей сестренкой, нависла фигура матери.
– Что с вами сегодня? День какой, забыли? Поднимайтесь, поднимайтесь! Работа не ждет!
– Да, мамэле, встаю…
Она стягивает с себя одеяло, переваливается на край постели, нащупывает под койкой шлепанцы. Не проснувшаяся до конца Лея в ночной рубашечке трет, прислонившись к спинке кровати, глаза.
За окном – подслеповатый рассвет, слышно, как за углом, на сеновале, квохчет взволнованно готовая разродиться новым яйцом несушка, как горланит ей в унисон из солидарности петух Гетман.
Спустя короткое время, ополоснув из рукомойника лицо, наскоро причесавшись, поев с Леей на кухне подогретой картошки из чугунка, она включается в работу. Волочит из подсобки тяжелые котлы для стирки, устанавливает на камнях в конце двора. Таскает из колодца наполненные ведра на коромысле, приносит из сарая и складывает у очага дрова, раздувает под котлами огонь. Идет в дом, перебирает в корзине белье. Белое отдельно, серое отдельно. Очень грязное – в сторонку: пойдет в последнюю очередь, когда прокипят как следует в мыльном растворе остальные вещи. Клиенты из богатых домов придирчивы до ужаса, сделают историю из любого крохотного пятнышка.
Вернувшись к котлам, сидя на корточках, она дует, напрягшись, в вяло колеблемые костерки в очагах. Дрова сырые, язычки пламени между поленьями, вспыхнув на миг, тут же гаснут, едкий дым разъедает глаза.
Местечко мало-помалу просыпается. Вышла из дверей соседнего дома жена кладбищенского каменотеса Кейла, вешает на забор полосатую перину. Проехал в облаке пыли на своей телеге с бочкой «золотушник» Юда, оставив запах отхожего места. Прошагали мимо столяры-краснодеревщики Ханелисы, отец и братья-близнецы, мелькнула и пропала за углом шляпа торопящегося куда-то по обыкновению местечкового шадхена Мешулама.
Через скрипучую калитку заходят во двор один за другим мальчишки с холщовыми сумками через плечо. Ученики отца. Зубрят четыре дня в неделю в домашнем хедере Тору и Талмуд, учатся арифметике. Выстроились у забора, переговариваются о чем-то, поглядывают в ее сторону.
– Чего уставились? – она тянет пониже край юбки. – Идите в дом! Только не трогайте ничего.
Вернулся спустя короткое время с утренней молитвы в синагоге отец, чистит на крыльце ботинки, исчезает за дверью. В доме раздается нестройный хор голосов, произносящих нараспев главы Пятикнижия. В конце улицы показалась мать с двумя корзинками в руках. Подбросив наскоро в очаг очередное поленце, она бежит ей навстречу, забирает корзинки.
– Ничего не наторговала, – у матери испарина на лице, невеселый вид. – Плохой день.
Не помнится, чтобы мать когда-нибудь отдыхала. Болтала, лузгая семечки, на крылечке с соседками, ходила по гостям. Встает с петухами, спать ложится последней. Печет хлеб, готовит еду, стирает, копается в огороде, торгует на рынке маринованными огурцами и выпечкой. Отец при всей его учености, звании меламеда и десятке сопливых учеников – не добытчик в семье. Заседает в местечковом кагале, решает с членами совета текущие дела общины. Молится три раза на дню в синагоге, ходит в баню с приятелями, домой нередко возвращается тепленьким. Выпить после бани и молитвы стакан-другой кошерного вина, объясняет ворчащей матери, – лишний повод восславить Творца, пропеть ему осанну за блага и деяния его.
Восславления Творца заканчиваются одинаково. Лежа в темноте спальни с сестренкой, они слышат на половине родителей скрип кровати, взволнованный шепот матери:
«Хаим, тише! Дети не спят!»
Пятилетняя Лея хихикает уткнувшись ей в подмышки. Им смешно, тянет подурачиться.
«Тише, Хаим!» – слышится за ширмой. Скрип металлических пружин то затихает, то возобновляется.
Она долго не может уснуть. Лежит с открытыми глазами, думает. Чем занимаются по ночам взрослые, для нее не секрет. В одиннадцать неполных лет она – не наивный ребенок. У нее регулярные месячные, небольшие острые грудки под рубашкой, на ногах и подмышками растут волоски. Местные мальчишки при встречах с ней оживляются, делают большие глаза, отпускают за спиной грязные шуточки. В голове столько всякого – делается иной раз не по себе…
Она проводит пальцами по бедрам, трогает лобок с курчавой ложбинкой. Пройдет немного времени и ее сосватают за кого-нибудь из здешних. В доме появится суетливый Мешулам в лапсердаке и широкополой шляпе, родители и шадхен будут