Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века. Геннадий Седов
Читать онлайн книгу.
глаза.
Она в оцепенении, не знает, что сказать. Вертит взятую у него из рук книжку, смотрит на обложку. «Дубровский. Соч. А. Пушкина».
– Читали?
Она мотает отрицательно головой.
– Советую. Не пожалеете.
– Фейга, пойдем, – тянет ее за руку Людмила. – Домой пора.
– Прошу прощения, не представился… – Парень стаскивает с головы картуз, кланяется Людмиле: – Гарский. Виктор.
У Людмилы решительный вид.
– Мы на улице с мужчинами не знакомимся!
– Так ярмарка же, не улица, – широко улыбается парень… – Сколько с меня? – оборачивается к продавцу. – За «Дубровского»?
– Пять копеек извольте.
– Возьми. Без сдачи.
Парень выуживает из кошелька гривенник, сует продавцу.
– Премного благодарен.
Он от них не отстает, идет следом.
– Пирожные не желаете? – Кивает в сторону кондитерской. – Посидим чуток?
– Уже откушали, благодарствуем, – не сдается Людмила.
– А я бы посидела, – произносит она неожиданно. – Ноги затекли.
Прикусила губу: «Господи, чего я горожу?»
– Как знаешь. – Людмила бросает на нее недовольный взгляд. Шагает к выходу, оборачивается: – Дорогу к дому найдешь? Адрес не запамятовала? Ну, покудова. Не заблудись, смотри!
Что происходило потом, она помнила смутно. Все смешалось, было в тумане: кондитерская под полосатой маркизой, сновавший между столиками половой с напомаженными усиками, пирожное эклер на блюдечке, Виктор о чем-то ее спрашивал, шутил. Повторил несколько раз: «Не робей, я не страшный». Она поправляла плечики, отвечала невпопад. Уронила с ложечки комочек эклера на подол. Сидела в напряжении, соображала, как быть: ухватить пальцами? стряхнуть незаметно на пол?
На выходе он крикнул лихача, подсадил в пролетку. Коляска неслась по булыжнику, их подбрасывало на сиденьи, кидало друг к дружке. Он обхватил ее за плечи, стал жадно целовать – в губы, глаза, в вырез платья. Она вырывалась, говорила: «Что вы, Витя! Не надо!» Он не слушался, прижимал все сильнее. Было трудно дышать, коляску заваливало, в какой-то миг она почувствовала, что лежит у него на груди – он притих, гладил осторожно ее волосы, целовал в пробор…
– Я уезжаю, – шепнул перед домом. – На два дня. Приходи вечером в ореховую рощу. В среду, в восьмом часу… Фейгеле! – окликнул, когда она спускалась по ступеньке. – Книжка! Забыла?
Протянул купленного «Дубровского».
– Трогай! – крикнул лихачу.
Невозможно поверить: у нее взрослый кавалер! Красивый, сорит деньгами, не чета какому-то Шмуэлю. Перед глазами его лицо, выражение глаз, когда он обнимал ее в коляске.
Она только что встала, стоит у окна, вглядывается в зеркальце, проводит пальцами по припухшим губам. Господи, уродина! Нос этот невозможный, румянец на щеках – деревня и деревня. Кто с такой захочет водиться?
«Белил у Людмилы попросить, – является мысль. – Неловко зайти, дуется по-прежнему».
Горничная