Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века. Геннадий Седов
Читать онлайн книгу.
время внизу насыпи, побежали по условному сигналу (высунувшаяся в вагонном окне рука со шляпой) к прицепленному в хвосте техническому вагону.
Мастерская-лаборатория на колесах члена минского народнического кружка Мечислава Фодиевича Парфиановича, заведовавшего ремонтом весов на линии Московско-Брестской железной дороги, была ценнейшей находкой для революционеров края. Пользуясь предоставленными ему правами, инженер-путеец перевозил в своей кочевой кибитке запрещенную литературу, оборудование для подпольных типографий, преследуемых полицией товарищей.
Ехали среди нагромождения механизмов, ящиков с запчастями, к зарешеченным окнам не подходили. «Гомель!» – объявлял очередную станцию Парфианович. Исчезал ненадолго, возвращался, затаскивал в вагон судки с едой и чайник с кипятком. Черпали ложками из судка битки с кашей, запивали свежезаваренным чаем из кружек.
– У меня, друзья, – опускал в кружку кусок колотого сахара Парфианович, – колесная болезнь. Не спится дома, хоть убей. В дороге сплю как агнец небесный, а в спальне на кровати, ни в одном глазу. Хожу часами, как лунатик, в палисаднике сижу. Жена смеется: может, нам, говорит, колесики на ножках кроватных приделать, кататься по квартире?
Товарняк часами простаивал на станциях, загонялся в тупики. Вагон отцепляли, возили из конца в конец, цепляли к новому составу. Гудел прощально паровоз, трогались в путь. «Горностаевка!»… «Чернигов!»… «Нежин!» – объявлял Парфианович.
В Киеве простояли полдня, проехали Жмеринку, с которой началось их странствие по югу России. День, ночь, битки с кашей, чай из кружек, вагонная одурь. Кодыма, Бирзула, безымянные полустанки. На одиннадцатые сутки, помятые, с закопченными лицами, они спустились со ступенек на черный от мазута гравий станции Одесса-товарная.
– Успеха, товарищи! – помахал с площадки рукой Парфианович. – Адрес вы знаете. Если что-то не так: заминка и прочее, возвращайтесь в вагон. Я здесь простою минимум до пятницы.
Даешь революцию!
«Я жил тогда в Одессе пыльной: Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный Свои подъемлет паруса; Там все Европой дышит, веет, Все блещет югом и пестреет Разнообразностью живой. Язык Италии златой Звучит по улице веселой, Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван тяжелый, И сын египетской земли, Корсар в отставке, Морали».
Одесский обыватель, вышедший погожим летним утром 1905 года за калитку, чтобы сесть за углом в набитый до отказа вагон конки, уплатить за билет, проехать три остановки, прошагать до станции «канатки», подняться в движущейся кабинке на Николаевский бульвар, приподнять по привычке шляпу, проходя мимо задумчиво глядящего вдаль Дюка на постаменте, двинуться, вдыхая прохладный бриз с моря, по направлению к Пассажу, раскланиваясь со знакомыми, размышляя при этом, на чем