Женщина сидела на грубой соломенной подстилке. Но допросная была достаточно чистая. Платье порвано, есть синяки, но следов изнасилования или серьезных пыток пока не видно.

      Эдоард распахнул дверь и вошел, Ганц, не спрашивая, вошел вслед за королем, отослал палачей и писца. И когда его величество сверкнул на него глазами – не шелохнулся.

      – Ваше величество, если ее прикуют – я выйду. А так… я ведь и так все знаю.

      Эдоард махнул рукой. Проклятая боль… да пропади оно пропадом… это лицо.

      Амалия… почти копия Джесси. Но там, где у Джессимин была мягкость и нежность – его черты. Его дочь…

      – Почему? За что? Чем я провинился перед тобой?

      Амалия выпрямилась. Сверкнули глаза. Она не собиралась бросаться на короля. Но держалась гордо.

      – За Эдмона. Вы убили его!

      – Не я.

      – Мой отец ничего не делал без королевского приказа. Я знаю!

      – Я не отдавал ему такого приказа. Клянусь.

      Женщина отступила на шаг. Опустила глаза. Поверила.

      – Я любила его. Мы были женаты. А Вы… Вы никогда бы не разрешили…

      – Вы даже не спрашивали… почему?

      Амалия вздохнула.

      Почему?

      И перед взором поплыли картины прошлого.

      Вот она, совсем маленькая девочка, приглашена во дворец. Королева – еще Имоджин – бросает что-то резкое. И Амалия убегает плакать в коридор.

      – Ты чего ревешь?

      Рядом стоит серьезный сероглазый мальчик.

      – Не твое дело, – огрызается Амалия. Но Эдмон, а это был именно он, не уходит.

      – Не плачь. Хочешь конфету?

      Амалия робко кивает, и ей в ладонь ложится большой полосатый леденец. И серые глаза впервые встречаются с синими.

      – Спасибо…

      Вот ей двенадцать лет. Теперь королева уже Джессимин. И Амалию часто приглашают во дворец…. Как – часто? Сейчас просто так… она удрала ото всех и ходит, разглядывая залы, коридоры.

      – Ты что тут делаешь?

      Опять сероглазый мальчик.

      – Гуляю. А что, нельзя?

      – Тебе – нельзя.

      – Это еще почему?

      – Потому что ты – Иртон.

      – И что? Зато я красивая!

      – Кто тебе сказал такую глупость?

      – Папа. И мама. – Алисия вообще-то не говорила, но ведь и соврать можно? Правильно? – Разве я некрасивая?

      – Ты – Иртон?

      – Я – Амалия Иртон. А что?

      – Ненавижу вас всех! – бросает мальчик. И уходит. А Амалия остается с чувством потери чего-то важного.

      Вот