В темном зеркале сквозишь меж нами —

      Ясный Ангел, иже херувимы.

      Память праведнаго с похвалами —

      И рубин горит неопалимо

      На жизнёшке малой, безымянной,

      На живой уде для рыбы старой…

      Ты не куришь, ты не пьёшь. Как странно.

      Праведницей дышишь ты устало.

      Ты прошла военным перелеском,

      Крематорьем дымного вокзала.

      На рыбачью тоненькую леску

      Бусами грехи ты нанизала.

      Крылья, то пошитые из марли,

      То из бархатистой завирухи,

      К ёлке, к торжеству, руками мамы,

      Молодой, красивой, не старухи.

      Ёлка блещет, мировое древо,

      Царскою росой Сеннахирима,

      Жадным жарким ожерельем Евы,

      В тёмном зеркале плывущей мимо.

      Чернь волос и радужек агаты.

      На груди – заморские кораллы.

      Жизнь ещё не бита, не распята,

      Жизнь ещё от смерти не устала.

      Крылья, вы изрядно износились.

      Облупились яркие игрушки.

      Ёлка, разреши мне, сделай милость —

      Выпью нынче я винца из кружки:

      Той таёжной, той тюремной, битой,

      Губы ржавью обожгутся красной,

      Через край любови позабытой,

      Горько воспомянутой, напрасно.

      Крылья, Маккавеев диких пламя…

      Перья, перламутровы и гибки…

      В тёмном зеркале сквожу меж вами

      Шестикрылой звёздною улыбкой,

      Черным плавником Левиафана,

      Отблеском оружья Михаила,

      Пяткою менады, нежной, пьяной,

      Нила синей кровеносной жилой,

      Чешуёй геннисаретской рыбы,

      Рвёт чудесный лов святые сети…

      В тёмном зеркале застыну глыбой

      Боли и любви – за всё в ответе.

      Ты мне плюнь в лицо, во отраженье.

      Ты разбей мое стекло в бессилье.

      Я парю. Бесследное движенье.

      Выдох, вдох. О счастье дышат крылья.

      Не обмажешь грязью. Не обрежешь.

      Не исколешь копьями-словами.

      Я дышу, дышу все тише, реже.

      Зеркало в ночи горит крылами.

      Но, коль подойдешь, лицо придвинешь —

      Отражу тебя я до испода

      Вод Чермных, до вечного помина,

      Вечевого ропота народа,

      До тончайшей дудки, слёзной, навьей,

      Слева – Гамаюн, а Сирин – справа,

      До великой славы и бесславья,

      До пера, что вырвано кроваво.

      Губы рыбами плывут… вспухают…

      Слёзы заливают их огнище…

      Отразись!.. ты шепчешь: я другая!..

      Ты мерцаешь призрачно и нище…

      Светишься ты скулами, щеками,

      Ты бормочешь песни и обеты…

      Ты горишь и плавишься веками,

      Веками,