Я приехал в село Кумоярское (Мартыновский район Ростовской области), где сейчас проживает Геннадий Николаевич, даже не будучи уверен в том, что он жив, ведь по словам Марии Борисовны Черновой, он уехал из Ведеска, в котором все произошло на следующий год после того кровавого преступления. В записной книжке Василия Васильевича Чернова был внесен новый адрес проживания гражданина Коростылева, но по словам Черновой запись была сделана во время переезда, то-есть почти двадцать пять лет назад, и уже тогда Геннадий Николаевич был пенсионером. Однако, оказалось, что гражданин Коростылев был жив и даже все еще проживал по адресу, нацарапанному участковым Черновым в своей записной книжке. Это был глубоко пожилой человек, не без труда обслуживающий самого себя и, по его словам, едва сводящим концы с концами. Он принял меня в своем старом скрипучем домишке, давным-давно не видавшим ремонта и, похоже, доживающим свои дни вместе с хозяином, шаркающим истоптанными тапками по потертым половицам и опирающимся на костыль, скрепленный гвоздем и синей изолентой. Я прошел в его дом, наполненный старыми и десятилетиями не используемыми вещами, расставленными и раскиданными по дому без какой-бы то ни было логики. Полы под моими ногами пронзительно скрипели. Скрипело все – двери, костыль, стул, на который я сел. Скрипел, казалось, и сам Геннадий Николаевич, делая короткие шажки, передвигаясь по своему дому как усталый призрак и ложась на кушетку, сославшись на слабость в ногах. Костыль он просто опрокинул на пол.

      – Тот наш дом в Ведеске был разделен на две половины, – говорил Геннадий Николаевич, шамкая деснами, – в одной жил я, а Зенитниковы жили через стенку. Эх… Да, дела… Каюсь! Век каяться буду, что в ту ночь не было меня дома. Пил я! Да, пил! Ну что-ж теперь? Что теперь – расстрелять меня на месте? Возьми вон там на столе вилку, сынок, да и вбей ее мне в сердце, если хочешь! Я, потомственный экскаваторщик, сразу и подохну!

      – Геннадий Николаевич, я не для этого приехал, – примиряюще улыбнулся я. – У меня и в мыслях не было причинять вам вред. Мне просто хотелось бы знать события той ночи.

      – Да, я сидел у Сергеича и пил самогонку! – не унимался Коростылев, озлобленно сверкая подслеповатыми голубыми глазами. Он злился, прежде всего на себя, четверть века прошло, а он не может себе простить ту пьянку у какого-то Сергеича. – Как тебе такое алиби? Меня не было дома и я не мог ничего слышать.