Основа не союзница любви!

      Поэтому явлюсь ее началом

      И в ноги кинусь Вам. Увы-

      все не закончится романом.

      Ведь вы не Вертер.

      Я, увы, не Демагог.

      И на Шарлотту С. нисколько не похожа.

      Поэтому не создавайте ложных догм,

      в обличье страсти томного вельможи.

      Кладите финку в ножна, бросьте взгляд

      на вашу Клеопатру с римским обожаньем!

      И уходите. Расточая яд,

      из сердца вашего, смертельным содроганьем.

      Безумный крик полустолетий

      осядет рясой темноты

      в некрополь душ, полуистлевших,

      как новый образ суеты.

      Виновник страхов и упреков,

      страдалец вечности слепой!

      Ты, как Христос, давал дорогу

      и благоденствующий покой.

      Играл ты пальцами Шопена

      И кистью Врубеля водил.

      И словом Бродского – поэта

      вселенский хаос усмирил.

      Все беззаконья и пороки

      ты заливал как, кровь, огнем.

      Безмолвных демонов портреты

      уничтожал святым мечом!

      Великий дух! Воззри на землю!

      Жаровен пламя остуди.

      Священность лжи предай забвенью!

      И род ты святый, вознеси!

      Скорбяще спящее сознанье.

      Безмолвны демоны души.

      Я обреку себя на счастье

      явившись в центр пустоты.

      Мой Парфенон теперь, лишь память

      о беспорядках тех частиц,

      что существом моим являлись

      и бессловесностью страниц.

      Страдала богом как страстями

      и возносясь, скорбела вслух.

      Анафем терпкие печали

      связали крепко плоть и дух.

      Лишь оттого, что плоть тесна мне,

      а дух не сведущ о земле,

      то пустота являлась светом,

      тоннелем веры в темноте.

      И в перспективу уходящий,

      бездушный хаос явит мир:

      полупустынный и смотрящий

      не в суть вещей, но через них.

      Ломает, режет по углам,

      как сто голов на шее тонкой

      танцуют дикий карнавал:

      словесный, мысленный, минорный!

      И грозовым величьем слов

      влетает в танец Афродита.

      Безмолвствуя, даря любовь

      уже казненному пииту.

      Бесстрашно, дико и смешно!

      Ведь вне сознанья смоль давно:

      Примета ядовитых лилий!

      Я ухожу. Беззлобно и беззвучно

      в изгнанье дней и в повесть о душе,

      которой нет. И буду самолично,

      страдая, рушить