Человек, притаившийся за фурами, ждал очень долго. Он не мог уйти, не сделав свое дело, и не мог выглянуть, чтобы посмотреть, что происходит, потому что боялся выдать себя.

      Сидеть ему было неудобно, ноги затекли и болели, ныла спина и было страшно, что сумасшедший мужик все-таки вытащит его из укрытия. Человек почти не дышал, лишь иногда тоненько и почти неслышно скулил от страха и боли в сведенных ногах.

      Ему хотелось бежать, спасаться, но было еще нельзя, все еще нельзя, и он заставлял себя ждать, ждать, ждать, и ему стало очень жалко себя.

      Потом он выбрался из укрытия. Идти было трудно, потому что ноги не держали его, и, скуля и перебирая руками по грязным бортам фуры, он выбрался на освещенную площадку. Свет бил прямо в глаза, и человек щурился, силясь разглядеть, что там, за светом.

      Там стояла машина, двигатель в ней работал и, кажется, кто-то сидел.

      Ужас, которому не было названия, обжег так, что стало нечем дышать.

      Все. Это конец. Его схватят и… и…

      Из машины никто не выходил. Человек помедлил, а потом осторожно приблизился. В машине сидели двое. Один, кажется, спал, уткнувшись головой в руль.

      Второй тоже был неподвижен.

      Человек сделал еще шаг, готовый ринуться в сторону и бежать, пока не кончатся силы, но ничего не происходило.

      И тут он увидел.

      В боку второго, кажется, с той стороны, где сердце, торчал нож. В свете фонарей была отлично видна полированная пластмассовая ручка с длинной загогулиной.

      Хуже всего оказалось то, что человек, выбравшийся из-за фуры, отлично знал этот нож.

      Медленно, как в кино, человек поднял руку в грязной перчатке и зажал себе рот.