«Строгая утеха созерцанья»: Статьи о русской культуре. Елена Душечкина

Читать онлайн книгу.

«Строгая утеха созерцанья»: Статьи о русской культуре - Елена Душечкина


Скачать книгу
Поэтому в интересующем нас плане можно говорить об едином авторском сознании. О правомерности такого подхода к летописи убедительно говорит А. С. Орлов:

      Дошедший до нас текст начальной русской летописи испытал много изменений, наслоений и т. п., в результате которых получилась очень сложная постройка, далекая от первой композиции летописного изложения. В дошедшем до нас тексте ощущается творчество многих летописцев, последовательно сменявших друг друга. Но так как эти летописцы, продолжая работу предшественника и местами редактируя ее, все же находились под ее влиянием, получилась некоторая общность их манеры, общность отношения к изображению событий, которая дает впечатление единства всей этой сложной летописи. А это и позволяет характеризовать ее как нечто единое97.

      В «Повести временных лет» нет отношения к описываемому как к вымышленному, так как в сознании автора не существует представления о вымысле (о том, что можно словесно сконструировать какую-нибудь вымышленную жизнь), что проистекает из отношения христианского средневекового сознания к письменному слову вообще. Письменное слово, исходя из этого представления, не обладает той же самой природой, что и устное слово98. Это прежде всего выражается в письменных же ссылках на другие письменные источники – «писано бо есть». Письменное слово и, в первую очередь, священное писание является самым авторитетным словом, которое заслуживает безусловного доверия читателей. Поэтому и мысль, подкрепленная ссылкой на письменный источник, приобретает свойственную ему авторитетность, непререкаемость. Так что текст, который находится в процессе создания, по отношению к цитируемому тексту выступает как устное слово, менее истинное, требующее других подкреплений истинности, – это письменное слово другой ступени. Письменное цитируемое слово оказывается в отношении истинности более важным99.

      Цитируемое слово вводится в текст «Повести временных лет» в форме чужой речи. Чужая речь является в данном случае наиболее авторитетным словом – с ним нельзя спорить и, в конечном счете, весь авторский текст оказывается подчиненным ему.

      Отношение к письменному слову впоследствии, на протяжении веков истории древнерусского сознания, меняется. Когда уничтожают книгу, то как бы уничтожают вредную идею этой книги, хотя идея эта может существовать и распространяться устно. Но устное слово никогда не обладало той же степенью авторитетности, что и письменное100. Следовательно, уничтожение книги не есть уничтожение идеи, а понижение степени ее авторитетности.

      Так как автор использует чужое письменное слово для подтверждения своих мыслей, то естественно предположить, что его взгляды совпадают с идеями книг, на которые он ссылается. Значит эти ссылки ничего нового фактически не дают. Для чего же они нужны? Автор в процессе написания произведения всегда имеет в виду читателя и внутренне полемизирует


Скачать книгу

<p>97</p>

Орлов А. С. Древняя русская литература XI–XVI вв. М.; Л., 1937. С. 90. Ср.: «Научный анализ выделил составные части этого памятника и вместе с тем установил при наличии их своеобразия и некоторые общие их свойства как в отношении к изображаемым событиям, так и в литературной манере» (История русской литературы. М.; Л., 1941. Т. I. С. 258).

<p>98</p>

И. Некрасов пишет по этому поводу: «Но в древнем периоде, в великой и северной Руси всему письменному, литературе в самом обширном ее смысле, придано было такое высокое значение, что все написанное считалось выше того, что сохранилось в устном рассказе, в предании, так что записанное признавали исторической истиною, а не вымыслом и ложью» (Некрасов И. Зарождение национальной литературы в Северной Руси. Ч. 1. Одесса, 1870. С. 134). Приведем также суждение А. И. Клибанова по этому поводу: «Грамота едва ли не понималась как писание, т. е. как писание с большой буквы, как священное писание, как божественное искусство, а не просто искусство чтения и письма» (Клибанов А. И. Реформационные движения в России. М., 1960. С. 332).

<p>99</p>

«<…> в момент возникновения письменной культуры выраженность сообщения в фонологических единицах начинает восприниматься как невыраженность. Ей противопоставляется графическая фиксация группы сообщений, которые признаются единственно существующими с точки зрения данной культуры. Не всякое событие достойно быть записанным, одновременно все записанное получает особую культурную значимость, превращается в текст» (Пятигорский А. М., Лотман Ю. М. Текст и функция // Лотман Ю. М. Статьи по типологии культуры. Тарту, 1970. С. 65).

<p>100</p>

Характерна в этом отношении цитата из Жития Якова Боровицкого (в списке XVII в.): «Таков бо устав обычая человецы имамы, егда бо кто глаголет ненаписано, нам помышляти, яко лжа есть». Цит. по кн.: Некрасов И. Зарождение национальной литературы… С. 134. Иное отношение к книге и письменному слову вообще характерно, например, для Нила Сорского. С. Бугославский пишет: «Он (Нил. – Е. Д.) проповедует „умное делание“, т. е. критическое отношение к личности и источникам веры. Нил говорит, что он испытует божественные писания, внимая лишь тем, которые согласны его разуму. Верить – значит понимать, по Нилу» (Бугославский С. Главнейшие характерные черты Московского периода русской литературы. М., 1916. С. 4). Ср. с этим высказывание того же автора об Иосифе Волоцком: «Его идеология опирается на незыблемую букву старого закона, будь то божественное писание, или градские законы; менять их, обсуждать, критиковать, он не считает возможным» (Там же. С. 5). В Молении Даниила Заточника сообщается как весьма распространенный еще один критерий авторитетности текста: «Богат возглаголет – вси молчать; а убог възглаголеть – вси на него кликнуть. Их же ризы светлы, тех речь честна; и вознесут слово его до облак» (Зарубин Н. Н. Слово Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам. Л., 1932. С. 115).