Оба путешествия подошли к концу: и плавание в трюме древнего грузового корабля, и тряска по улицам Газы, когда он сидел, скрючившись, в отсыревшей трубе и понимал, что его в любую минуту может схватить израильская служба безопасности. Но он все же добрался до Земли обетованной.

      В безымянной негевской деревушке, неподалеку от КПП Эрез, он пересел в старенький автобус и уплатил шекель за проезд. В автобусе было полно народу, но он пробрался в заднюю часть салона и нашел, где сесть. Никто не обратил на него внимания. С какой стати рассматривать его? Он такой же, как и все остальные.

      На нем были кое-как намотанный тюрбан, свободный халат и шейный платок – традиционный наряд тружеников Ближнего Востока. Мешковатые штаны, сшитые немало лет назад, сменили много владельцев, а у обуви имелась своя родословная, не менее богатая. Он был безымянным арабом, не ведающим иной реальности, кроме собственной веры. Один из миллионов. Может, у него есть жена и семья, или были когда-то, но в неустанных трудах он позабыл и о жене, и о семье. Эта или та сторона ограды – без разницы, проволока везде колючая. Он обречен переезжать с места на место, искать отдохновение в вере или запретных удовольствиях. Ему некуда податься, ему нигде не рады. Такому человеку остается надеяться лишь на Аллаха и следующую жизнь, поэтому для него не существует ничего и никого, кроме Аллаха.

      Автобус тащился по пустыне Негев, делая остановки в безымянных деревушках. Пустыня здесь бескрайняя, но не такая безжалостная, как в других местах, где нет ничего, кроме выжженной земли, беспорядочно испещренной высохшими каменистыми руслами. В таком месте быстро умрешь – если, конечно, не знаешь, как выжить. Здесь, однако, уже имелась какая-никакая цивилизация. Море рядом, евреи понастроили свои кибуцы, живут себе припеваючи, плодятся, размножаются и ведут хозяйство, а на землях похуже горбатятся арабы, выращивают пшеницу и финики, климат хороший, так что и пшеница, и финики созревают вовремя. Еврейские патрули ездят на джипах с пулеметами: городские юнцы служат всего по несколько лет. Ничего не видят, слепцы, ничего не ведают. Для них армия – пустая трата времени, поскорей бы отслужить и заняться каким-нибудь прибыльным делом.

      Но Джуба не слеп. Джуба знает, что здесь творится. Он двадцать лет прожил в таком же аду, правда в другой стране. Один из многочисленных детей деревенского старосты, неграмотный, получавший тумаков за любой проступок, не знавший ни отцовской, ни материнской любви – любить детей им было некогда, каждая секунда на счету. Жил как пес, жрать было нечего, а по телевизору – даже в беднейших домах обязательно был телевизор – показывали искаженный помехами другой мир, недоступный и прекрасный.

      Жизнь его зависела от пшеницы. С восьми лет он работал в поле: никакой механизации, лишь цеп и мотыга, извечная борьба феллаха за жизнь, пальцы исколоты в кровь, ты нагибаешься за колосьями,