Мама, что ты знаешь о ней?

                 Ничего.

      Только имя ее.

      Только и всего.

      Что ты знаешь,

                 заранее обвиня

      ее в самых ужасных грехах земли?

      Только сплетни,

      которые в дом приползли,

      на два месяца опередив меня.

      Приползли.

                 Угол выбрали потемней.

      Нашептали и стали, злорадствуя, ждать:

      чем, мол, встретит сыночка

                       родная мать?

      Как, мол, этот сыночек ответит ей?

      Тихо шепчут они:

                 – Дыму нет без огня.

      Причитают:

                 – С такою семья – не семья.

      Подхихикивают…

      Но послушай меня,

      беспокойная мама моя.

      Разве можешь ты мне сказать:

                                      не пиши?

      Разве можешь ты мне сказать?:

                                      не дыши?

      Разве можешь ты мне сказать:

      не живи?

      Так зачем говоришь:

                 «Людей не смеши»,

      говоришь:

                 «Придет еще время любви»?

      Мама, милая!

      Это все не пустяк!

      И ломлюсь не в открытые двери я,

      потому что знаю:

                 принято так

      говорить своим сыновьям, —

      говорить:

                 «Ты думай пока не о том», —

      говорить:

                 «Подожди еще несколько лет,

      настоящее самое будет потом…»

      Что же, может, и так…

                 Ну, а если – нет?

      Ну, а если,

                 решив переждать года,

      сердцу я солгу и, себе на беду,

      мимо самого светлого счастья пройду, —

      что тогда?..

      Я любовь такую искал,

      чтоб —

      всего сильней!

      Я тебе никогда не лгал!

      Ты ведь верила мне.

      Я скрывать и теперь