А на западе, там на западе

                                                                 дня

      завершается казнь.

      Каюсь! Каюсь,

      то не моя вина,

      и для меня:

      ночь – западня.

      Повешен ли буду,

                                                расстрелян ли?

      Как мне нынче разница.

      Всё-таки легче, чем маяться

      на прокрустовом ложе постели…

      Вот уже не роняют тень

      проплывающие облака.

      Значит,

                                умер ещё один день —

      продолжается моя казнь.

      Год постарел – ему девять.

      Прожита большая часть…

      Что же мне, что же мне делать?

      Только бы не закричать

      и не сорваться…

                                             А, впрочем,

      услышит ли кто этот крик?

      К тому ж не моя это осень —

      разрыв между нами велик.

      Мне рано сорить облетевшей листвою,

      да слёзы-дожди по ночам проливать…

      Рискую опять я своей головою —

      а чьей мне ещё рисковать?

      Погружаюсь в бездонную, едкую ночь

      на тринадцать месяцев – не часов.

      Ни слащавых надежд, ни раскрашенных снов,

      ни друзей, что могли б разбудить

                                                       и, хоть как-то, помочь…

      Я один на один со своей безучастной судьбой,

      но конец предрешён

                                  был вчерашним,

                                                                    безоблачным днём:

      прозвучит долгожданно-родное: «Подъём!»

      после долгого, злого: «Отбой».

      Блаженствовать иль маяться, любя?

      Что слаще мёд или нектар?

      Твоя любовь – священный дар.

      Моя – безбожный…

      Желать иль от страстей бежать?

      Смертельней: яд или кинжал?

      Твоя любовь – сердечный жар.

      Моя – ледышка…

      Любить или любимым быть?

      И то, и это – колебаний нет.

      Твоя любовь – цветов букет.

      Моя – бутонов!

      Мама,

                          а, правда, я был очень маленьким;

      Маленьким-маленьким, как вон тот малыш;

      носил ни по росту валенки

      и прыгал в сугробы с крыш?

      Мама,

                              а, правда, я слыл непоседой;

      что звали меня – Атаман;

      ножовку сломал у соседа,

      выпиливая наган?

      Мама,

                    а, правда, я жил беззаботно;

      поздно ложился и рано вставал;

      работал до чёрного пота —

      при этом не уставал?

      Мама!