Александр Кларк не любил свою лондонскую квартиру особой нелюбовью. Он признавал её достоинства, но в то же время считал душной в сравнении с семейным поместьем, где он чаще всего проводил зиму, и тем более – со свободой путешествий во время съёмок и пиар-кампаний.

      Квартира на Ратленд-гейт перешла к нему по наследству от дяди. Тот обладал прекрасным вкусом, и Александр так и не решился с его смерти поменять хоть что-то. Викторианской эпохи кровать под балдахином всё так же стояла в спальне, а небольшую гостиную делали визуально ещё меньше три разномастных кресла в вязаных чехлах.

      Вступив в наследство, Александр разве что завёз удобное компьютерное кресло в кабинет, проследил, чтобы в гостиной на правильном уровне развесили колонки, и усадил на рабочий стол Мишель.

      Лучший друг, Мэтт, звал квартиру «барахолкой» и «складом хлама». И, глядя его глазами, Александр признавал справедливость этих характеристик. Тем не менее он едва ли позволил бы минималисту-Мэтту выбросить хоть одно кресло или заменить хоть один из сервизов на однотипную бездушную керамику из «Икеи».

      Александр находил квартиру уютной, и всё-таки не любил. Возможно, дело было не в интерьерах, а в том, что чаще всего он останавливался в Лондоне, когда ожидал выхода нового фильма на большие экраны.

      – Александр?

      Очень медленно, неохотно он сфокусировал взгляд на Елене.

      Это было чудо, что она вырвалась к нему сегодня, отложила все свои дела, наверняка государственной важности, подвинула все встречи, чтобы провести с ним пару часов. И конечно, они оба понимали, почему она пошла на такие жертвы.

      – Я в порядке, правда, – улыбнулся он, – ты знаешь, это просто хандра. Она пройдёт.

      – Знаю, – ласково сказала Елена, и её лицо осветила искренняя улыбка.

      – Сиди так, – попросил Александр, дотянулся до блокнота и несколькими движениями карандаша попытался захватить этот образ. Но он рассыпался.

      Елена была единственным человеком, кого