Детская психодрама в индивидуальной и семейной психотерапии, в детском саду и школе. Альфонс Айхингер
Читать онлайн книгу.
и неожиданно ставит брата-крокодила и сестру-лошадь к стулу матери.
«Сейчас полседьмого вечера, и лошадь ржет: „Привет, медведь! Мог бы ты принести молока?”» – такими словами я начинаю сцену, при этом двигаю фигуру лошади поближе к медведю и смотрю на медведя, а не на Тобиаса, чтобы подчеркнуть символический уровень происходящего. Мальчик выжидающе откидывается назад, для меня это признак того, что он еще не может играть вместе со мной. В ответ на это я, вопросительно глядя на Тобиаса, обмениваюсь ролями с его медведем и продолжаю: «Бррумм, как это так?! Я же вчера приносил! Сегодня пусть крокодил принесет!» Я беру лошадь: «Нет, очередь крокодила была вчера, а сегодня – твоя!» Медведь: «Не может быть, бррумм! Всегда я! Это несправедливо!»
«Лошадь злится?» – спрашиваю я. Тобиас и мать соглашаются. Мать вкратце изображает, как она ругается, и я проигрываю это с фигурой лошади на символическом уровне.
«Что теперь делает медведь?» – поворачиваюсь я к Тобиасу. «Он разозлился и убежал в свою пещеру», – говорит он, двигает медведя по направлению» к камням и прячет его между ними. «А если лошадь сейчас сюда придет?» – спрашиваю я, одновременно двигая лошадь по направлению к пещере. «Тогда медведь положит камень перед входом в свое жилище», – отвечает Тобиас и кладет камень так, что медведя больше нельзя увидеть. Лошадь думает вслух: «Ой-ой! Сейчас мы снова поссорились, хотя мы и друзья. Что же мне теперь делать?» Таким образом я изображаю реакцию матери, которая мне рассказывала об этом на прошлой встрече.
Интервенция: «А можно еще и по-другому поиграть. Я сейчас разделю медведя-Тобиаса на дружелюбного медведя (я выставляю медвежонка) и разгневанного медведя (я ставлю рядом фигуру большого агрессивного медведя, вставшего на задние лапы. Оба медведя стоят напротив лошади). Я представляю себе, что это две части, которые ты в себе чувствуешь: желание, чтобы мама тебя любила, как ты ее любишь, – и гнев, который ты испытываешь, когда с тобой несправедливо обращаются. Тогда история, наверное, будет такая».
И я облекаю в слова амбивалентность этих двух сторон: «Жаль, что снова произошла ссора». – «Но я не хочу всегда ходить за молоком!» и т. п.
Чтобы сохранить только что введенный символический уровень четким и ясным, я не двигаю фигуры, а указываю на них рукой. Боковым зрением я наблюдаю за Тобиасом, чтобы видеть, соответствует ли действительности то, что я говорю, однако диалог не прерываю. После этого я изображаю следующее: маленький медведь печален и, хочет к маме, а разгневанный медведь не позволяет ему этого. Тобиас совершенно заворожен происходящим.
Я усиливаю драматизм и двигаю лошадь-мать, опираясь на рассказ матери на нашей прошлой встрече: «Медведь! Выходи сейчас же!»
«Убирайся! – рычит разгневанный медведь. – Видишь мои лапы? Бррумм!»
Тобиас одобрительно смеется, когда лошадь убегает прочь.
«И никто не замечает, как печален маленький дружелюбный медведь», – добавляю я,