Оренбургская область. 1967 год

      – Танька! Окаянная девчонка! Вот ведь божье наказанье! Иди-ка сюда.

      – Чево, баушк?

      Танька высунула нос и один глаз из-за угла дома, ладошкой держась за выбеленную стену.

      – Сама знаешь, чево! Опять цыпленка задушила?! Я тебе говорила не подходить к наседке!

      Танька насупилась, шмыгнула носом. В глазах показались слезы.

      – Он же такой маленький, такой желтенький! Я его так прям хотела прижать! А он… А он… Он совсем не шевелился, – малышка в голос заплакала.

      Бабушка тихо вздохнула, вытерла руки о фартук, поманила внучку.

      – Иди сюда, горе луковое. Смотри, руки все в цыпках. Иди, умывайся. Сейчас мать за тобой приедет.

      Притихшая Танька заревела еще громче:

      – Я не хочу домой! Я здесь останусь! Там дядька меня опять в угол на горох поставит!

      – Чего такое говоришь?! Какой еще горох придумала? Никто тебя никуда не ставит.

      – Ставит, ставит! – упрямо твердила девочка, размазывая грязными ручонками слезы по щекам.

      – Придумываешь ты все! – сердито отмахнулась бабушка, – чего не сочинишь, только бы домой не ходить.

      – Пусть не ходит, – на пороге дома показался дед Андрей, – что ты, мать, в самом деле. Не хочет она домой, значит, нехай здесь остается.

      – Я разве против?! – бабушка опять рассердилась, – дык как ее оставлять? Я в школу пойду убираться, а она опять убежит как в прошлый раз. И снова ее искать будем! Танька ведь неугомонная!

      – Я уже не убегу! – вставила она, внимательно слушавшая разговор, дергая для убедительности бабку за юбку.

      – Знаю я, как не убежишь, – не сдавалась бабушка, – даже старую бабушку Дуню заставила по оврагу лазить, искать тебя!

      Маленькая Танька ответила:

      – Да нет! Это баба Дуня ходила в овраг головастиков ловить. Их там так много!

      – Что ты с ней будешь делать?! – бабушка удивленно подняла руку, – головастиков моя мать ходила ловить…

      – Ладно, оставайся. Смотри у меня! Еще раз убежишь или сарафан порвешь, сразу в детский сад тебя отдадим. Там и воспитатели хорошие, и детей к школе правильно готовят, – говорила она уже мужу, – а тут вчерась слышу, мать ее буквам учит: – Это бы, это гы. Я ей – мам! Щас уж по-другому говорят и учат…

      Но Танька уже не прислушивалась к их разговору. Она увидела, как соседский Сережка Калинин пробирался украдкой мимо их двора.

      «Это он за сладким горохом идет, который у деда Василия над оврагом растет», – сообразила Танька и вприпрыжку побежала к лазу в заборе, чтобы тоже успеть полакомиться сладким горошком.

      А в доме, приехавшая с работы мать девочки, уставшая, невыспавшаяся после ночной смены, засыпая на стуле, пила на кухне чай с сухарями.

      – Ты, Зинка, какая-то прям полинявшая вся, – жалея дочь, вздыхала бабушка.

      – Будешь тут лощеной… Щас смену отстояла, а мастер