Проснулся от ощущения, что что-то не в порядке.

      А, ну точно: Сарочка ёрзает во сне, и слабо хнычет!

      Он потрогал пижамку: ну точно! Сырая и холодная!

      Хорошо, что догадался заранее достать сменную рубашечку-распашёнку, и штанишки, и положить на стул в изголовье.

      Колин переодел сестру быстро: практика имелась. Ведь это именно ему приходилось дежурить у постели малышки, когда ма заявляла, что устала, и «ещё одной бессонной ночи не выдержит!» Промокшую рубашку пижамки Колин положил на водяной радиатор.

      Но едва вернулся в постель, и снова прилёг, погас свет.

      И почти сразу в ноздри ударил странный, едкий, запах!

      Вот хорошо, что остался с сестрой, и «дыхательные приборы» спрятал к ней под подушку!

      Но мешкать некогда!

      6. Долгий путь наверх

      Ему почти невыносимо хотелось орать, выть, рыдать, и кричать: «Папа, помоги!!!» Однако, сжав губы зубами, он усилием воли сдерживал паникёрские порывы: сейчас на его совести жизнь сестры, и он должен не голосить, словно истеричка, а действовать!

      Колин выхватил из-под подушки оба дыхательных устройства, и загубник своего «огурца» сразу сунул в рот! Вдохнул поглубже. Теперь – нащупать лицо сестры. Разбудить. Но! Не пугая!

      Хотя – какой там, на фиг, «не пугая»!

      Если сейчас не удастся заставить её не выпускать загубник, и дышать только ртом – погибнет его сестра!!! Значит – он должен быть убедителен! И спокоен! И говорить уверенно!

      Сарочка, понятное дело, принялась брыкаться, упираться, и орать!

      Колину пришлось глубоко вдохнуть (Израсходовал весь воздух впопыхах!), и, вынув прибор, начать уговаривать:

      – Сарочка! Это я, Колин! Не бойся! Засунь эту штуку в рот! Да засунь же! Нет, засунь, говорю! Не плачь, малышка – я с тобой! Резинку – держи во рту! Вот так, вот так!.. – малышка наконец проснулась окончательно, и звуки привычного с детства голоса, который Колин старался сделать понежней (Ага сделалось оно – два раза!), подействовали вразумляюще: головой крутить и брыкаться малышка прекратила, и загубник прибора наконец перестала выплёвывать и выталкивать языком с рёвом и визгом. Колин поспешил снова вдохнуть из своего, и развить успех, понимая, что в кромешной тьме, стоящей в комнате, ему из всех средств убеждения осталась только речь:

      – Дыши ртом! Через вот эту штуку! Только ртом! А нос зажми! – для большей наглядности он очень нежно сжал пальчиками обе крошечные ноздри, не переставая повторять, – Ртом! Ртом дыши! Как будто у тебя – насморк!

      Через полминуты, показавшиеся ему вечностью, малышка наконец поняла, чего от неё хотят. И задышала через прибор. Нормально задышала. И больше не плакала, а только подшмыгивала, уже ничего не пытаясь сказать.

      Ф-фу…

      Колин за это время успел пропотеть так, словно разгрузил вагон двадцатикилограммовых мешков с цементом. Отвратительный запах газа так и лез в ноздри, и голова