Слава богу – ещё десять минут в этой юбке, и я бы точно потеряла сознание, как закованные в корсеты дамы при императорском дворе.

      В Юриной постели мне было гораздо веселей, чем на карусели.

      – Ты поедешь домой? Или, может, останешься? – спросил он.

      Я тут же почувствовала, насколько не хочу никуда уезжать – глубокой ночью тяжело вылезать даже из одной кровати, а уж если рядом составлены сразу две, то выбраться из них вообще невозможно.

      – Я бы уехала утром, – сказала я и тут же добавила, – если тебе нормально.

      – Как ни странно, да.

      Он помолчал.

      – Не в том смысле, что ты меня напрягаешь. А как раз в том, что наоборот нет. А такое бывает очень редко. Обычно уже где-то через секунд тридцать смотришь на женщину и думаешь: вот бы она сейчас провалилась отсюда к чертям.

      – Ого! Тяжко тебе, наверное, учитывая количество твоих дам.

      – Ну, это же не всегда так. Но вот в последнее время часто, да. Я же говорил, у меня как таковых отношений, чтобы прям отношений, уже лет восемь не было. Или шесть. Я уже сбился. Ну неважно.

      – Ну короче, чтобы я провалилась к чертям, ты не хочешь, – уточнила я.

      – Нет. Чтобы ты – точно не хочу.

      – Тогда я останусь… – Я замешкалась, не веря, что действительно собираюсь это сказать, – А может, споёшь мне что-нибудь? У вас же достаточно толстые стены, чтобы соседи не пришли ругаться?

      – Достаточно, достаточно… Что, точно хочешь, чтоб спел?

      В те немногочисленные разы, когда мальчики пели мне под гитару, я не чувствовала ничего, кроме невероятной неловкости. И всё же я почему-то сказала:

      – Точно. Спой, птичка!

      И это было худшее, что я могла предложить.