«Город Владивосток, крейсер “Громобой”, 1904 года 30 июля.

      Здравствуйте, любящая и дорогая моя супруга Гликерия Андрияновна и сыночек Димитрий! Шлю я, дорогая Гликерия, супружеское почтение и поклон, а Димитрию – родительское благословение и желаю от Господа Бога доброго здоровия и всякого благополучия. Уведомляю, дорогая Гликерия, что я – благодаря Богу – здоров, но об тебе сильно скучаю и забочусь. Не выходишь ты у меня из мыслей, всегда я вижу тебя как бы перед глазами. Что бы я ни делал, ничего не мешает думать о тебе… Да и сам я не допущу никогда в жизни, чтобы ты когда-либо ушла из моих мыслей. Даже когда постигнет Вечная разлука – и тогда постараюсь хоть не телом, но душою быть при тебе, дорогая Гликерия, и видеть тебя и Митю. Неуж Господь смилосердится над нами и не пошлет те дни, когда кончится война и я вернусь к любящей и дорогой супруге Гликерии и дорогому Димитрию… А скоро ли это будет – никому не известно, кроме Бога. Скорого окончания войны не привидится. Что еще покажут ноябрь и декабрь… Тогда у нас будет достаточно войск и придет эскадра из Кронштадта, и тогда… докажем косоглазым идолопоклонникам, – будут они помнить, как с русскими воевали, и детям своим закажут…

      Я уехал из дому и расстался с тобой, дорогая Гликерия, на реке Вятке ровно пять месяцев тому назад. И, я думаю, до конца войны осталось столько же… Любящая моя супруга Гликерия, почему так долго нету от тебя письмеца? Очень я жду его… Я желал бы получить его быстрее.

      Ох, дорогая Гликерия, я знаю – скучно тебе. Но и мне не очень хорошо. Делать нечего, живо в надежде на Господа Бога и его одного проси… И живи по примеру хороших людей… Нам надо… учиться отличать худое от хорошего. Человек, наживший смолоду какой-нибудь позор на себя, с тем и живет перед людьми до самой смерти, как бы он ни старался загладить его.

      Затем до свидания, любящая супруга моя Гликерия и Димитрий. Остаюсь в добром здоровии, супруг твой и Митин родитель Матвей Прохоров. Еще шлю по поклону всему семейству…