Река времен. Артисточка. Вера Капьянидзе
Читать онлайн книгу.
мужиком глаз да глаз нужен. Ходок еще тот был! Но при этом уверял и, наверное, искренне так и считал, что верен своей Насте, как преданный пес.
Он и в будничной жизни был человеком контрастов. Совершенно неприхотливый в еде, иногда мог целыми днями не есть, или перехватить что-нибудь на бегу, не придавая никакого значения тому, что он ест. Зато утреннее чаепитие превращал в неизменный ритуал. Для такого мероприятия Гриша каждое утро стелил специальную – нарядную салфетку-рушник, неторопливо расставлял, без конца меняя местами свою любимую чашку, сахарницу, ложечку, щипцы для сахара, ситечко, словно настраивал неведомый музыкальный инструмент или готовился писать с этого набора натюрморт. Потом обязательно сам, даже если Настя уже и встала, заваривал чай по своему вкусу. Обязательно черный и крепкий, и только после этого мог часами, умиротворенный, как в нирване, наслаждаться чаепитием. Пил обязательно вприкуску с кусочками комкового сахара, а после еще с полчаса сидел и щипчиками колол его на маленькие кусочки, приготавливая для следующего чаепития. Эта была непременная утренняя процедура, и тут уже никто и ничто не должны были его беспокоить.
Было удивительно и то, как в одном человеке могла уживаться бьющая ключом неуемная энергия и способность часами терпеливо корпеть над каждым стежком, добиваясь, чтобы они были как близнецы-братья, что по величине, что по направлению. Чтобы ни один из них не смотрел в сторону, или был меньше или больше собрата. Хоть линейкой промеривай. Словно и правда кто-то будет этим заниматься. Зато вечерами он брал свою неразлучную мандолину, и дома начинался безудержный веселый гвалт: Гриша пел частушки, иногда даже немного скабрезные, зажигательные кубанские песни. Дети радостно выплясывали под это немудреное пение, и он вместе с ними, выделывая уморительные коленца. Иногда пускался и вприсядку, вызывая хохот до колик, словно выплескивал из себя всю застоявшуюся за день энергию.
А вот Настя за эти годы заметно изменилась. Жизнь сурово побила ее, разбив все ее прежние романтические идеалы. Она, если можно так сказать, преждевременно помудрела. Стала строже, даже где-то суровее, безропотно приняв бразды правления семьей в свои руки, и на все что происходило вокруг нее, смотрела теперь излишне трезво, иногда даже цинично. Мужа она теперь воспринимала, как свой крест, который предопределено ей нести до конца жизни. На все его «шалости» и мимолетные увлечения она смотрела со снисходительной усмешкой, как мать смотрит на проказы любимого ребенка. Она уже поняла, что Гришкин неистовый нрав невозможно усмирить, как невозможно посадить ветер на цепь, но требовала от него лишь одного: чтобы он всегда был примерным отцом для детей.
Одевалась Настя теперь скромнее, чем в Ялте – не позволяли средства, но и теперь, как и прежде, несла себя, коронованная косой соломенного цвета, с царственным достоинством. По правде ей было чем гордиться. И не только сохранившейся внешностью и статью. За «Настиными пирожками» в наркоматовскую столовую, как она теперь называлась, несмотря