Солнце мертвых. Пути небесные. Иван Шмелев
Читать онлайн книгу.
видно. Она стоит за калиткой и колупает столбик, молчит. Я спрашиваю, что ей нужно. Она начинает плакать тихими всхлипами.
– Мама послала… дайте… маленький у нас помирает, обкричался… Крупки на кашку дайте… Папа Гриша уехал, повез кровати…
Я бессильно смотрю на нее, в петлю попавшую, как и все, – на темные массы гор, на черный провал, где город, где только один огонь – красный глаз «истребителя»: один он не спит, зажегся.
Что я могу ей дать?
Она просит позволить – подобрать на земле: может, от кур осталось, виноградных выжимок прошлогодних… Она и в темноте видит и возьмет – совсем трошки!
Но у меня нет жмыха. Как индюшка, глядит на меня глазком – по ее вздоху чувствую: нет жмыха?! Как и Та-марка, она еще не может понять, что случилось. Ведь ее посылала мама… мама Настя!
Она уносит горстку крупы в бумажке.
Я стою за воротами, в темноте. Я прислушиваюсь, как уходит она за балку, под горку, где надоедно торчит желтая днем, не видная теперь мазеровская дача. Там они погибают, пятеро.
Я припоминаю Одарюка, статного, красивого мужика, хорошо добывавшего в Севастополе на оборонной работе. Революция кончила все работы, сбила его с пути, и пошел Одарюк по легкой, казалось ему, дорожке. Он живо спустил хозяйскую мебель, кровати, посуду и умывальники пансиона – менял за горами на пшеницу, вино и сало. Выпили-съели дачу, а столяр никому не нужен. А ходить по садам за полуфунтом… ну, еще будет время. Можно доменивать, что осталось, бродят и недорезанные коровы… И принялся Одарюк за рамы, поснимал двери, содрал линолеум… Да еще сколько железа будет, какая крыша! А рабочая власть – своя: без хлеба человека не оставит! Того не было и при царской власти.
А ночь идет и идет.
– Вот не могу придумать… – томится старая барыня. – Есть у меня будильник…
А кому нужен теперь будильник! Уснуть – и не просыпаться.
– И еще у меня что есть… Только уж я не знаю… – говорит она нерешительно. – Вот, из горного хрусталя…
Она открывает коробочку и – будто шумит горошком – вытягивает длинное ожерелье, мелко сверкающее на звездах.
– Чудесное ожерелье… Смотрите, какая роскошь!..
Я перебираю граненые шарики – крупные, мельче, мельче. Они приятно шумят, холодят и играют в пальцах – тянутся на резинке.
– Думаю, его если…
Она говорит так скорбно, словно теряет бесценное. Чудачка, что за него дадут!?
– Видите… оно для меня о-чень дорого…
Я понимаю: на этих хрустальных шариках кусочки ее души. Но теперь нет души, и нет ничего святого. Содраны с человеческих душ покровы. Сорваны – пропиты кресты нательные. На клочки изорваны родимые глаза-лица, последние улыбки-благословения, нашаренные у сердца… последние слова-ласки втоптаны сапогами в ночную грязь, последний призыв из ямы треплется по дорогам… – носит его ветрами.
Человеческое младенчество! Пора, наконец, покончить с этими пустяками!..
– Столько было с ним связано… Покойный Василий Семеныч в Париже его купил, на бульваре Дез’Итальен… заплатил триста франков! Тогда это была ужасная