Идеально другие. Художники о шестидесятых. Вадим АЛЕКСЕЕВ
Читать онлайн книгу.
боялся дурдома, принудительного лечения, поэтому и не ездил ночевать туда. Я его как-то спросил:
– Старик, что тебе больше всего не нравилось в жизни?
Он улыбнулся.
– Старик, я 163 раза был в вытрезвителе.
И он никогда не врал.
– А что тебе больше всего нравилось?
– Ты знаешь, старик, я иногда во сне вижу огромные батоны с изюмом.
Голодное детство, вот ему и снился батон с изюмом.
Когда он попадал в вытрезвитель, он вместо паспорта показывал белый билет, и участковому сразу сообщали. Бумаги скапливались, а он его никак поймать не может. В конце концов его изловили, и он попал в Кащенко. И оттуда его уже освобождали Асеева и Костаки. Это был единственный раз. Возил тайно в Свиблово, когда мать была, а когда мать умерла, то вообще там почти не бывал, называл Гиблово.
Но покупателей ведь привозил в Свиблово.
Не было там никаких покупателей. Никогда там у него не было ни мольберта, ни красок, ни этюдника, вообще ничего. О нем много говорили. Я когда делал персональную выставку в горкоме, то столкнулся с проблемой Зверева. Работ много, а что с ними делать. И позвонил Наташке Костаки, она еще жила в Москве. «У вас есть Зверев?» – «Полно, но они обгорелые, Володь». На даче-то пожар устроили. Я туда поехал, видел эти рисунки, есть что показывать и много. Потом я видел их у Пети Плавинского, он у какого-то коллекционера купил. А так каждый коллекционер, который давал, говорил: «У меня самый лучший Зверев!» А не у кого-то еще. Что-то я брал – портреты, «Николину гору» – у Асеевой. Кузнецов взял у нее много, Асеева доверяла Кузнецову почти все. Когда она умирала, то оставила Звереву 34 тыщи, и этим распоряжался Кузнецов. Она ему доверяла, он парень был благообразный, но в свое время много заработал на этом, у него много работ Зверева было, и от Асеевой тоже.
А у кого были по-настоящему хорошие работы Зверева?
Дело не в этом. У меня дома есть работы, которые он делал за десять дней до смерти. Он у меня ночевал, он же вообще зимой у меня ночевал пять-шесть дней в неделю. Жалею, летом его в деревню не взял, на дачу. Был какой-то момент: «Старик, поедем в деревню, рыбку половим!» Даже не знаю, почему не поехал. А когда я приезжал, он с радостью жил у меня в мастерской – долго, большой срок, много лет.
Мест постоянной остановки у него было несколько, от Воробьева до Михайлова.
У многих. Вот утром звонок. Он брезгливый, трубку никогда к уху не подкладывал.
– Але. Але, это я. А можно мне у вас переночевать? Да. Нельзя? А я надеялся у вас переночевать. Нельзя. А когда можно? Ну ладно, я запишу себе.
И записывал на бумажках, когда можно у кого переночевать.
К Вульфовичу позвонит:
– Але, это я, у вас можно переночевать?
Там что-то говорят, да или нет.
– Да. Жалко.
Потом он позвонит Нутовичу:
– Здравствуйте, у вас можно переночевать?
– Да, Толя, сегодня можно.
– Хорошо.
Записывает. Но на всякий случай надо подстраховаться. Следующий звонок.
– Алло,