Несколько недель спустя я сидела в монастыре, рассматривая белые облачка своего дыхания. Прохлада каменной скамьи просачивалась сквозь рясу и касалась бедер. Меня окружали десятки других послушниц моего возраста, и их нервная болтовня наполняла предрассветный сумрак, подобно пению птиц ранним утром. Некоторые приехали на аттестацию издалека, из Монтрпрестра, и солома в телегах, служившая им постелью, все еще виднелась в их волосах. Девушки с благоговением оглядывали монастырь и разглядывали рубин на пальце сестры Люсинды, скорее всего, гадая, действительно ли это реликвия, как утверждала послушница, сидевшая по соседству. Большинство северных монастырей были настолько малы, что лишь их настоятельницы носили реликвии, да и то только по одной. Матушка Кэтрин же носила целых три.

      Маргарита сидела рядом со мной, сгорбившись и дрожа. В попытке сидеть как можно дальше от меня она едва ли не падала со скамьи на пол. Я отодвинулась, чтобы дать ей побольше места, но не думаю, что она обратила на это внимание.

      – Я никогда никого не убивала, – сказала я. Вслух это прозвучало менее обнадеживающе, чем в моей голове, потому я добавила: – И никого серьезно не покалечила. По крайней мере, не навсегда. Полагаю, все они уже оправились.

      Маргарита подняла глаза, и на какое-то ужасное мгновение я решила, что она действительно попытается заговорить со мной. К такому я не была готова. К моему облегчению, в этот момент появился священник; раздались звуки бодрых шагов по камню, и мы повернули головы, чтобы увидеть его величественную фигуру, вышагивающую по центру прохода. Я успела заметить надменно струящуюся черную рясу и вспышку золотых волос, прежде чем он исчез в вихре ткани в оценочном зале.

      Как только дверь закрылась, благочестивая тишина, охватившая монастырь, растворилась в хихиканье.

      – Девочки, – спокойно промолвила сестра Люсинда, однако приглушенный шум продолжился, даже когда в комнату позвали первую послушницу.

      Хихиканье резко прекратилось, когда спустя минуту или две девушка вышла оттуда, побелевшая, с лицом, выражавшим недоумение. Сестре Люсинде пришлось взять ее за плечи и направить в сторону трапезной, где на полу были разложены соломенные тюфяки для приезжих послушниц. Спотыкаясь, девушка уткнулась лицом в ладони и расплакалась.

      Все широко распахнутыми глазами смотрели, как она уходит. Маргарита наклонилась к Франсин, сидевшей на скамейке напротив нас.

      – Тебе