Теперь так будет всегда. Майк Гелприн
Читать онлайн книгу.
Новый гость с минуту трудно копошится в траве. Затем поднимается на колени – лыжи враскорячку. Ошарашенно озирается. До него, как и до предшественников, не доходит.
– Вот ублюдок, – давится хохотом Пузатый Вилли. – Засранец. Шайзе, – чередует он русские слова с немецкими. – Свинья. Руссиш швайн.
Кто бы говорил. Как по мне – Вилли сам первостатейная свинья. С брылястой, заплывшей жиром одутловатой рожей, круглыми глазками с тухлым взглядом и обрамляющей лысину порослью пегой ботвы. Кроме того, Вилли – законченный псих. И неряха – стоит посмотреть, как он жрёт: давясь, отплёвываясь, жир капает с толстых, похожих на гамбургские сосиски пальцев.
– Сейчас ломанётся назад, – комментирует хаотичные движения гостя Рыжий Клаус. – Редкостный болван. Я съем его печень.
Клаус тоже псих, как и Вилли. Впрочем, ему простительно. Нам всем простительно, всем троим. Станешь тут психом, когда раз в три месяца приходится подыхать. У Клауса, однако, мозги максимально набекрень, мы с Вилли по этой части в подмётки ему не годимся. Он и в самом деле любит требуху, сырую, ещё тёплую, с несвернувшейся кровью. Тощий, узкоплечий, с рожей цвета выгоревшего на солнце кирпича и свалявшимися кудлатыми патлами, Клаус больше походит на гриб-поганку, чем на человека. Да он и есть поганка. Даже боров Вилли мне гораздо милей.
Гость, как и предсказывал Клаус, ломится назад. Налетает на оболочку капсулы, колотит по ней кулаками, ногами её пинает, мордой тычется, будто бьющийся в стекло мотыль. Теперь от смеха не удерживаюсь и я – потешно донельзя. С нашей стороны оболочка прозрачная, изнутри прекрасно виден наружный пейзаж. Заснеженный лес, стелющаяся по целине лыжня. Вот она – рукой подать. Только встать на лыжню гостю уже не придётся, жить ему осталось самую малость, а точнее – сколько мы позволим. С учётом того, что до конца цикла всего неделя – позволим недолго. Парню попросту не повезло – с теми, кто появлялся у нас в начале цикла, мы обходились недурно. Можно даже сказать – по-рыцарски.
Гость панически мечется, бьётся в оболочку. Ему наверняка кажется, что он спятил. Ещё бы: снаружи зима, а здесь палящее солнце, жухлая, побитая зноем трава и густой вязкий воздух, сквозь который издыхающей черепахой тащится время. Нам-то что: мы ко всему этому давно привыкли. Но, помнится, первые два-три цикла вели себя под стать гостям и думали, что сошли с ума.
– Всё, сдох, – констатирует Вилли, глядя на поникшего, выбившегося из сил лыжника. – Пошли, пора.
Мы выбираемся из невесть кем отрытой землянки и встаём рядком в полусотне метров от гостя. Всё предшествующее было, считай, увертюрой к начинающемуся представлению. Привычной хохмой для поднятия настроения.
Лыжнику лет тридцать. Высокий, спортивный, подтянутый. Он оглядывается и видит нас. Секунду-другую ошеломлённо молчит, разглядывая. Да, зрелище ещё то. На левом фланге – рыжий дистрофик в форме вермахта с фельдфебельским галуном на воротнике и «шмайссером» на изготовку. На правом – небрежно поигрывает «вальтером» жирный хряк, он тоже в форме, едва сходящейся на чудовищном пузе. По центру – благодушно улыбающийся интеллигентного вида юноша. Я безоружен, если не считать мясницкого тесака на поясе. Автомат остался в землянке, у изголовья дощатого топчана. Форму я терпеть не могу, и потому на мне обрезанные по щиколотку кальсоны и холщовая рубаха в клетку.
– Вы кто, мужики? – бросается к нам гость.
– Мы-то? – лениво переспрашивает Клаус. – Кто-кто, сам не видишь, что ли? Фашисты.
У рыжего урода отличный русский – нахватался от многочисленных гостей, прежде чем они отправились на тот свет. Я тоже говорю по-русски вполне сносно, хотя и с акцентом. Лишь Вилли по тупости заучил всего несколько бранных слов.
– Ролевики? – неуверенно спрашивает гость. – Меня Витей зовут. А это что?
Витя обводит рукой пространство капсулы. Двести двенадцать метров с юга на север, шестьдесят восемь с запада на восток. Овальная поляна с отрытой по центру землянкой, ручей, овражек, остальное лес.
– Это твоё последнее пристанище, Витя, – объясняет Клаус и мерзко хихикает. – Скорбная, можно сказать, юдоль, гы-гы-гы. Нравится?
– Шутишь?
– Какие уж там шутки. – Клаус наводит автомат. – Давай, рассказывай. Кто такой, откуда, что в мире творится? Ты что, не понял, свинья?!
Витя ошеломлённо моргает.
– Мудак ты, – со злостью говорит он. – Вот мудак-то.
Клаус стреляет одиночным. Пуля входит гостю в плечо, он заваливается на спину, рычит от боли, в глазах ужас, как у них у всех. С четверть минуты Витя катается по траве, затравленно глядя на нас. Он поверил. Теперь он уже не надеется, что случившееся с ним – идиотский розыгрыш.
– Отстрелить тебе яйца? – участливо осведомляется Клаус и наводит ствол.
Витя, зажимая рукой рану в плече, встаёт на колени, затем медленно, в три приёма, – на ноги. Набычивается, готовясь броситься на нас. Напрасно – броситься ему не удастся. Мы уже понимаем, что с Витей толку не будет.