Причёска инспектору ФСИН не шла. Слишком пышная, слишком вылизанная: прямая чёлка скрывала брови, длинные-длинные волосы обгладывали уши.

      Парик?

      Иннокентий сел удобнее. С тех пор как он облысел, было трудно удержаться, чтобы не искать недостатки в чужих волосах. Хотя, казалось бы, ну какая разница?

      – Почему регистрация и направление в Ростов, а прописка здесь?.. – холодно спросила инспектор.

      Она листала бумаги уже несколько минут, но ни теплоты, ни понимания в ее глазах не прибавилось.

      – Здесь я хочу встать на учёт, – медленно, как можно отчётливее произнёс Иннокентий и упёрся взглядом в серые глаза женщины.

      – У вас куда направление?

      Инспектор подняла одну из бумажек и покачала ею в воздухе.

      – Визит уже просрочен. То есть будет вынесено предупреждение. Если будете упрямиться дальше, вынесут второе, и материалы пойдут в суд. Вас как: с конвоем отправлять в Ростов? Или пешочком сразу в колонию?

      Иннокентий перевёл взгляд на стену, где висела грамота от дирекции ФСИИН «Ледковской Марии Яковлевне». Под ней искрила проводка и корячился синий стул, задавленный неровной стопкой из жёлтых и белых папок. Собственно, эти папки забили весь кабинет: ещё два стула, стол, шкаф с календарём-распашонкой, подоконник. За подоконником открывался вид на мусорный бак, платан и жёлтую трубу газопровода. Платан бесшумно покачивался, в мусорном баке копался облезлый кошак.

      – Моя дочь здесь, – тихо сказал Иннокентий. Ему не хотелось говорить об Ане, не хотелось просить, выпрашивать, но иного в голову не приходило. – Я много совершил в жизни, чего… о чем жалею, это…

      – Я не священник, давайте без исповедей.

      Иннокентия будто ошпарило. Шея у него вспотела, в солнечном сплетении жгло. Он посмотрел в лицо инспектора – спокойное, равнодушное, пустое, как бы обескровленное ежедневными очередями из бывших и настоящих зэков.

      Это же лицо висело в коридоре, на доске почёта.

      Наверное, хороший работник, подумал Иннокентий.

      Приходит за пятнадцать минут на службу, уходит в десять вечера. Показатели перевыполняет.

      Отличный работник.

      – Знаете, сколько вас, – инспектор очертила взглядом Иннокентия, – вот таких, являются сюда и говорят этими же словами? А на второй день вы прирезаете кого по пьянке. Или тащите телевизор у соседа.

      Она вновь взялась за бумаги, но уже на постановлении суда её лицо изменилось.

      – Ну да, ещё с такими наклонностями. Езжайте-ка вы лучше в Ростов. Пусть там с вами возятся, разбираются…

      Холодные её глаза лениво изучали документы. Холодные глаза человека, который мастерски научился не замечать чужую беду. Который ежедневно «проходит мимо». Глаза чиновников, кадровиков, бухгалтеров, прапоров, депутатов и президентов.

      Костян смотрел так же.

      Нет, это со зла. Костян только притворялся частью этой своры, но, кажется, ещё сохранил подобие души. Иннокентий тоже притворялся: на зоне иначе никак.

      При