Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний. Вениамин Каверин
Читать онлайн книгу.
Она похожа на длинную и глупую историю Танузия, прозванную за ничтожество charta cacata![12]
И решительно все равно, сколько времени он будет сидеть еще над минеями и палеями.
«И помажете тело eia на отпаденiе власомъ. Хитреци же и книжници молвяхоу, iaко совокупляется съ нею. Заченши же отъ него…»
А бунт его! Ведь это ж была просто тоска – тоска по самому себе, обида на то, что не удалась, что зачитана жизнь.
Но ничего не начинается снова, время не возвращается обратно. Неуклонное, оно гонит его в гавань тихую и сыроватую – от которой никто не смеет отказаться.
Ну что ж, есть известная доля доблести и в том, чтобы уйти, когда гонят. Нужно только делать вид, что уходишь добровольно.
Вот он не хотел уйти добровольно, он возражал, позабыв о том, что время не слушает возражений. И все-таки он уходит. Он отступает к своим книгам, да простится ему непокорство, да простится ему смерть жены!
«Заченши же отъ него и иде въ землю свою и роди снъ и сеи бысть Навуходоносоръ».
Он поднял глаза. Приветливый, горбатый на одно плечо старик – хранитель рукописного отделения – неторопливо, плавно приближался к нему, слегка склонив голову набок. Ясное, с голубыми глазами лицо его вежливо улыбалось.
Он радостно поднял руки, узнав Ложкина, – казалось, он приветствовал его от имени всех фолиантов, толпившихся за его спиной. Приблизясь к нему, он приложил руку к сердцу и сказал голосом, детским от учтивости:
– Soyez le bienvenu, monsieur!
Черные люди счищали острыми лопаточками грязь с асфальта. Потолок был как в оранжерее. Тележки, запачканные черным маслом, толпились у багажных вагонов, у тупика, из которого не было выхода паровозам. Вокзал был каменный, железный, похожий на самого себя.
На себя самого не был похож Драгоманов.
Равнодушно сунув Верочке руку, ничего не сказав Некрылову, он оставил их на перроне и вернулся в буфет. С буфетчиком он долго торговался. Выбрав большое яблоко, он грубо съел его.
– Вас, кажется, нужно поздравить – медовый месяц, или как там это называется, – сказал он, обчищая языком зубы. – Так вот, я тебя, Витя, поздравляю, а вас, Вера Александровна, – нет. Вас не поздравляю.
От вежливости его и следа не осталось, он уже пальцем чистил зубы. Никого не нужно было поздравлять, даже и показывать не нужно было, что он знает историю этой поездки.
Он был зол, эти женщины вокруг Виктора его раздражали. Юбки, хвастовство.
Некрылов насторожился, засвистал. Что-то переспросил коротко. Потом рассмеялся.
– Он завидует, – объяснил он Верочке, – но мы уже условились с ним. Через две недели он приезжает ко мне в Москву, и я выдаю его замуж, за очень хорошую женщину. Она не очень проказливая, но она… она будет проказливая.
– Через две недели, – размеренно сказал Драгоманов, – я уеду куда-нибудь к чертовой матери. В Бухару, может быть. Или в Персию. Я решил, Витя, перевести весь Узбекистан на латинский алфавит. Может быть, мне удастся устроить им приличную литературу.
– А
Вонючая история