К этому моменту в группе царила тишина, все однокашники и экскурсовод внимательно слушали Сашу. А он продолжал говорить. Уверенно, эмоционально, иногда восторженно, иногда с горечью, иногда едко и поглядывая на рыжего. Это был не просто спор по теме или ответный ход, но уверенный рассказ знатока о настоящем Пушкине, его реальной жизни, мыслях, проблемах, боли и непонимании. Саша говорил и о роли бывшего «друга» семьи Идалии Полетики в гнусной интриге, приведшей к гибели поэта, говорил и о том, как недостойно с точки зрения даже влюбленного мужчины (если в это можно поверить) вел себя новоявленный барон де Геккерен и по отношению к Пушкину, и к Натали. Он как будто хотел донести до слушателей, что ни в коем случае нельзя уподобляться тем, кто тогда, почти двести лет назад, распускал грязные сплетни за спиной поэта и его жены. Пышкин почти кричал, говоря о том, что сам поэт, несмотря на свой бурный темперамент, верил своей жене безоговорочно, что, позволяя ей флиртовать на балах, он никогда не ставил под сомнение ее верность. Саша просил окружающих представить, что может чувствовать человек, которого травят тайно, прячась за масками, рассылая мерзкие письма, хихикая за спиной. Как никто из этой великосветской мрази (Саша решил не экономить на эмоциях) не решился бросить поэту ком грязи в лицо, и что Николай I никогда не опускался до такой низости, чтобы соблазнить жену Пушкина, которого он ценил и очень уважал. Говорил Саша и о целом ряде досадных обстоятельств и случайностей, которые не позволили предотвратить дуэль. Главное же – что у поэта просто не оказалось другого выхода, что на поединок шел уже не двадцатилетний задира и бретер, играющий с жизнью из молодого задора. Он защищал честь своей жены и своей семьи. Да можно хоть тома написать о том, что следовало бы делать в той ситуации! Пушкин поступил так, как должен был поступить, и история подтвердила его правоту! Закончил Саша тем (снова глядя на рыжего), что только благодаря Пушкину сегодня и знают фамилии многих личностей, включая некоторых «истинных аристократок».

      Саша замолчал и по привычке, как после ответа на лекции, опустил голову и отступил назад, как будто хотел сесть на свое место за партой. Секунд десять все молчали, потом кто – то сказал:

      – Пышкин, это было что – то!

      Экскурсовод медленно хлопнул в ладоши несколько раз, и к нему присоединились остальные. Это были первые в жизни Сашины аплодисменты, и он не знал, как себя вести. Привычная застенчивость вернулась, и он не решался поднять глаза. Даже на нее. А она смотрела на Пышкина так, как будто видела его впервые. Вернее, увидела его впервые. На самом деле так и случилось: она его… увидела.

      А потом была стандартная сорокапятиминутная экскурсия, кто – то в конце задавал вопросы, кто – то фотографировался в холле. Довольно быстро все разошлись. Экскурсовод пожал Саше руку и сказал, что за пять лет работы впервые встречает настоящего пушкиниста среди гостей музея. Порекомендовал, кстати, однажды написать свою книгу о Пушкине, чем окончательно засмущал нашего